Александр Письменный - Рукотворное море

Говоря по чести, писанину эту Бакулев терпеть не мог. Поговорить о чем хочешь, даже толкануть речугу на собрании — пожалуйста, плевое дело. И даже с превеликим удовольствием. А день за днем перечислять сезонные явления или каких видел птиц, зверей, гадов, рыб и не случилось ли чего в водоемах — это была самая неприятная обязанность. Тем более что теперь оставаться в лесниках да наблюдателях не было ровно никакой особой необходимости. Да и новая заместительница директора по научной части Калерия Федоровна Белоконь, в рот ей дышло, вяжется как репей по всякому поводу, себя показывает, даром что у нее ученая степень и свои печатные труды про зверюг и природу. Не смей и дня пропустить в чертовой тетради — каждый месяц сама проверяет записи строку за строкой, делать ей больше нечего!

Из конца избы кроме пыльной, сухой дороги на Осиновку был виден мост через Лошу, а на мосту — два полковника из военного охотничьего хозяйства, расположенного рядом с заповедником. Оба в форменных кителях с погонами, но на ногах для легкости не сапоги, а тапочки; синие полковничьи бриджи заправлены по-домашнему в коричневые носки. Они ходили по мосту взад и вперед, забрасывая спиннинги на пробу, — Лоша как раз обозначала границу заповедника — и все безрезультатно. Здесь же на мосту, усевшись за перилами и свесив босые грязные ноги над водой, Петруха-кривой, племянник егеря, на короткую удочку, даже не на удочку, а на палку, таскал одного леща за другим. И все рыбины во! Килограмма по три, не меньше.

Внизу, у самой заводи, на плоском берегу, густо заросшем травой, Витька Маныкин, наблюдатель с соседнего кордона, — дома Бакулева и Маныкина стояли неподалеку друг от друга, — возился с подвесным лодочным мотором. Явное дело, он подошел сюда на моторке не без расчета, что Бакулев поможет. Но обо всем этом, разумеется, Бакулеву не требовалось писать в дневник. Так же как о пьяном Никонове, заготовителе из Заготживсырья, — шел он, видать, из Брылева и свалился в придорожную канаву, это же надо! Успел нализаться в такую рань! Бакулев качнул головой не то с осуждением, не то с завистью — бывает же у людей везенье!

Нет, о том, что мы видим из окна, писать в «Дневнике наблюдателя» не требовалось. Хотя об этом, кстати сказать, писать было бы интереснее. Но мы не писатели какие-нибудь, чтобы писать вообще, зазря, что на ум придет, хотя им, писателям, между прочим, ого-го какие денежки платят за писанину! Знавали одного такого, когда проходили военную выучку в батальоне аэродромного обслуживания.

Бакулев вынул из нагрудного кармана дамское зеркальце с пестрой картинкой на обороте, приподнял губу и оглядел выбитые зубы. Ну и полоснуло нас тогда по морде стропой тормозного парашюта! Зазевались по сторонам, а нас что есть мочи хрясь стропой!.. И четыре передних зуба рассыпались по взлетной полосе, как горох из перезревшего стручка!

Собственно говоря, было теперь и не так чтобы слишком рано. Бабы из колхоза «Путь Ильича» давным-давно прошли с косами и граблями на сенокос — им здесь было короче до колхозных лугов; давным-давно жена Бакулева выгнала скотину в подлесок и теперь занималась постирушкой за домом; и дочки, позавтракав, а следовательно, не торопясь, в городских своих брючках в обтяжечку так, что хотелось любую шлепнуть по заду, давным-давно ушли в Тимохин бор по ягоды, потому что для наблюдателевой семьи законные запреты не писаны. А Бакулеву торопиться было некуда: вернувшись из леса, где он задержал молодку с черникой, он прилег на поветях вздремнуть маленько, а когда проснулся окончательно, на весь день вперед, взялся за «Дневник наблюдателя». Ничего не поделаешь, на государственной службе всегда сладко спится, а на поветях такая удобная постель, прикрытая от мух противомоскитной сеткой, — в позапрошлом году ее, на счастье, забыли ротозеи-дачники из Ленинграда.

Да и куда нам спешить, собственно говоря! Не в театр же, как сказано у классика литературы Михаила Зощенко. Пашка Оплетин приезжает на мотоцикле к одиннадцати часам, не ранее, потому что дома, в деревне, у него своих хозяйственных дел невпроворот, все же семья — сам-шестой. А без него ни нам, ни Витьке Маныкину нечего браться за инструмент, естественная вещь, хоть докладывай на районной партконференции. Дом все же не для нас ставится — для Оплетина.

Всякому взглянувшему со стороны могло бы показаться странным, между прочим, и, пожалуй, даже необъяснимым отношение трех лесников, трех наблюдателей государственного заповедника к строительству дома для Пашки Оплетина. Дом для него строился шестистенный; из свежего, отборного леса; высокий, с большими светлыми окнами, с большими дверными проемами, под этернит. Впрочем, так говорили раньше с неуместной краткостью, теперь этернит называется проще — асбестоцементными кровельными прессованными плитками, а первое название объявлено устаревшим. Не дом, так сказать, а цельная барская дача, разве только что одноэтажный. Ведь если говорить по-деловому, в чем смысл этого мероприятия? А смысл в том, чтобы поселить рядом трех наблюдателей, лесные участки которых сходятся друг с другом. Тогда, во-первых, Оплетину не придется каждый день трюхать по проселку на мотоцикле за семь километров, семь туда, да семь обратно, да иной день поедешь домой на обед или, скажем, по какой-никакой домашней надобности; весной и осенью месишь непролазную грязь, зимой мерзнешь и скользишь, того и гляди, слетишь в канаву да шею сломишь. А во-вторых, здесь будет создан, можно сказать, культурный центр. Линия высоковольтной электропередачи проходит рядом, но сейчас поставить трансформатор, сделать подводку в избу не представляется возможным — велики расходы. А когда три дома одним кустом, экономика позволит подвести в каждый дом энергию.

Но почему никто из них как будто в постройке вовсе не заинтересован?

А потому, может быть, что как раз наоборот, никто из них не желает, чтобы тут образовывался какой-нибудь культурный центр, электрифицированный жилой куст. Никто из них не хочет обосноваться здесь надолго. Подумаешь, уважили, что ты на государственной службе. Нам на такое уважение абсолютное пхе, и ничего больше! Потому что колхоз тоже не частная лавочка. И в колхозе теперь у человека гарантированные деньги. Плюс приусадебный участок, законно дающий доход. Плюс пенсия впереди по выслуге лет. Вот какие гуси-лебеди! Так что и в колхозе нам теперь жить можно. Тем более что в колхозе, как ни говори, есть свои преимущества, и немалые. Ну, во-первых, живешь среди людей, в обществе, если так можно выразиться, а не серым волком в лесной чащобе. И младшие дочки могут пойти в школу. И баба будет зарабатывать трудодни. Так что очень имеет теперь большой смысл вернуться в деревню, это вы учтите, дорогие товарищи, большие начальники.