Владимир Жуков - Страда и праздник

Подбельский устало склонил плечи, потер ладонями колени.

— Что ж, хорошо, что хоть с письмами пока без прорех… Теперь у нас главное — телеграф. Осмотрим все узловые станции, что там можно будет сделать…

Пока были в Самаре, Халепский двинулся дальше, сначала на Бузулук, потом на Малый Талкай. Из последней своей поездки вернулся довольным, еще не сняв шинели, только сдернув папаху, протянул Подбельскому жесткий листок телеграммы:

— В двадцать шестой дивизии обнаружил. Начальник телеграфа просил обеспечить ремонт линии охраной от казачьих разъездов, а ему семь раз отказывали. Он пожаловался в штаб фронта, и вот что ему ответил Языков, полюбуйтесь!

Лицо Подбельского, пока он читал, наливалось кровью. Вскочил, выкрикнул, косясь на Халепского, будто тот был виноват:

— «Сил для помощи, к сожалению, не имею». Изменник! Он еще, видите ли, сожалеет… Ну, это я так не оставлю!

Когда вернулись в Арзамас, уже было готово заявление в органы ВЧК, в котором нарком почт и телеграфов требовал арестовать Языкова и Загю, обвиняя их в бездействии и нераспорядительности. Гусев узнал о случившемся, когда оба деятеля военных сообщений находились уже под стражей. В последний свой разговор с Подбельским спросил:

— А не получится так, Вадим Николаевич, что мы держим полезных работников под замком вместо того, чтобы потребовать от них дела?

— Не получится, — резко отозвался Подбельский. — Я попрошу поставить вопрос об их освобождении на Совете Обороны. И выпустить только под поручительство замнаркомвоена Склянского и начальника Всероссийского главного штаба. Пусть они наконец узнают, где у них сидят бездельники. Хватит на Наркомпочтель валить, Сергей Иванович! Пора нашей армии иметь собственные войска связи!

Гусев вдруг рассмеялся.

— Ну, если вы так же энергично продолжите их создавать, они, я думаю, будут уже через полгода…

— Сегодня, — не согласился Подбельский, — они нужны уже сегодня!

— Вадя, ты снова опустил голову! Смотри чуть выше…

Так наставлял Подбельского его сводный брат Всеволод, а сам тер резинкой по ватману. Портрет не получался.

Вот прошлым летом вышло быстро и замечательно; рисунок даже побывал на выставке, устроенной губпролеткультом, а теперь висел на стене тут же, в комнате. Всеволод изобразил брата таким, как тот впервые явился в Тамбов после долгого отсутствия, сразу же после июньского мятежа, — в шляпе, темной рубашке и галстуке, с похудевшим лицом, на котором резко выделялись задумчивые глаза. Сейчас Вадим сидел со сложенными на груди руками, ворот косоворотки расстегнут; волосы, обычно короткие, ежиком, теперь отросли.

— Я думал, у тебя за год мастерства прибавилось, — усмехнулся Подбельский, старательно задирая подбородок.

— Прибавилось, прибавилось! — Карандаш Всеволода быстро скользил по бумаге. — Меня Фонвизин хвалит.

— Дружок, наверно.

— Ага. Талантище! Колорист…

— А кто это хоровой студией руководит? Я пришел в Нарышкинскую читальню… ну, в очередной раз заседать, а там концерт. Прямо как в консерватории, не скажешь, что репетиция.

— Что, самому попеть захотелось? Я помню, как ты прежде заливался… А хоровик — это Васильев-Буглай. Он и сам сочиняет. И между прочим, революционные песни. Пока там у вас в Москве чухаются… — Всеволод снова взялся за резинку. — Нет! Не получается… надежды в лице у тебя нету.

— Смотря какой. Надежды, что я так еще буду сидеть битый час, у меня действительно нет.

Всеволод засмеялся.

— Что у меня получится, как у Репина. Ты должен верить в меня, художника, и надеяться. А сам думаешь бог знает о чем. Приехал две недели назад, а мы с мамой тебя сегодня, в сущности, первый день видим. Все по уездам мотаешься. Дались они тебе! Там все равно одно кулачье.

— Да, кулаков хватает, — негромко отозвался Подбельский. — Образцовая в этом смысле у нас губерния.

— А ты зачем приехал? Почту свою проверять или губисполком?

— И то и другое.

Подбельский снова потянулся подбородком вверх. В общем, Сева правильно думает: проверять почту и губисполком. Точнее, конечно, наоборот, да какая разница! И зачем ему знать больше? Про Пленум ЦК и решение Оргбюро…

Мысли потекли привычно, и сидеть, позируя, стало легче.

Он приехал в Тамбов в середине мая с группой слушателей агиткурсов ВЦИК и с первого же дня начал разбираться в делах губернских организаций. Но главным были армейские дела, ради них он приехал. Как ни труден был восемнадцатый год, а в начале весны стало ясно, что текущий станет еще труднее, может, решающим для Советской власти — быть ей или не быть. В городах голод, тиф повсюду валит людей. И мощное давление белых. В марте деникинцы заняли Донбасс, а значит, подобрался еще и топливный голод. И во что бы то ни стало надо было решать с Колчаком, отбиваться от войск Юденича, наседающих на Петроград. А для этого нужны люди. Много. Сотни тысяч. Миллионы. Миллионы должны стать под ружье! Мобилизация — вот что было теперь вопросом вопросов. И… дезертирство. Крестьяне жаждали немедленного мира, но не все были способны понять, что гражданская война навязана Советской власти, и разбегались из частей, только-только влившись во взводы и роты. Часто даже с оружием. Прятались в лесах, пополняли банды «зеленых», искавших в войне третьего пути…

Реввоенсовет поставил в апреле перед Оргбюро ЦК вопрос о посылке крупных деятелей партии, наркомов и членов коллегий наркоматов в губернии — они наделялись полномочиями решать вопросы от имени ЦК, Совнаркома и ВЦИК со всеми вытекающими отсюда правами, но, пожалуй, больше — обязанностями: на важность мобилизации указал Восьмой съезд партии.

Он, делегат съезда, как явился в Тамбов, так и кинулся сразу в глубинку — в сторону Моршанска, Кирсанова, Усмани, объезжая уезд за уездом. Пропылился, пропах степным ветром, охрип, выступая на сходах, на заседаниях партийных ячеек, а то и просто перед собравшимися в кружок крестьянами. Итоги из поездок вынес неутешительные, о том и телеграфировал в Москву: в сельских и волостных Советах верховодят кулаки и правые эсеры, они срывают сходы крестьян, отказываются посылать новобранцев в Красную Армию. Но телеграфировал так, конечно, не для того, чтобы расписаться в бессилии; взялся за организацию губернского мобилизационного бюро: во главе — сам, и еще губвоенком, и представитель губкома партии, и целая сеть уполномоченных. Дело, стало быть, решать будут не волостные Советы, есть кому нажать.

Теперь бы вплотную заняться губернскими делами, хлебом, так насел заместитель председателя Реввоенсовета Склянский. И с полномочиями от самого Ленина! Нет, ты там, в Тамбове, не просто мобилизуй, а еще и обмундировывай. Что это за армия без обуви, зеленых штанов и рубах? Оказывается, не обмундировали мобилизованных в Сасово, а они возьми да отбей телеграмму Владимиру Ильичу. А он резолюцию: « Склянскому на отзыв». А отзыв какой? Сасово Тамбовской губернии? Тамбовской. Кто туда поехал уполномоченным ЦК? Подбельский. Вот и давай, действуй.