Владимир Жуков - Страда и праздник

Последние две недели Иннокентий почти каждый день появлялся в кабинете наркома — с папками или устным докладом, ездил в Наркомат по военным делам и, возвратившись, усаживался за стол и сводил в длинные столбцы число мобилизованных в армию телеграфистов, расход выделенной Наркомпочтелем из своих скудных фондов линейной проволоки и телефонных аппаратов, а потом, покачивая в сомнениях головой, снова шел в кабинет наркома. Он хорошо понимал, отчего Подбельский в ущерб другим делам пытается разобраться в военных тратах почтового ведомства: с каждым днем доля участия Наркомпочтеля в гражданской войне становилась все ощутимее. Понимал и то, что на наркома жмут в СНК, требуя поддерживать хоть в каком-то сносном состоянии телеграфные и телефонные линии. Но как восполнить убыль аппаратуры и материалов, если они не производятся, представить себе не мог, и думал лишь о том, где еще может со своей молодой энергией подтолкнуть, мобилизовать, реквизировать, хотя втайне от всех начал уже сомневаться в могуществе и всесилии своего «чрезвычайного» титула: с ним меньше всего считались там, где он, казалось бы, должен был находить наибольшее понимание, — в Наркомвоене.

Бумаги, которые он приносил Подбельскому, по поскольку дней не исчезали с обычно пустынного, аккуратного стола. Но однажды с удивлением заметил, что они сложены ровной пачкой, а сам нарком смотрит с какой-то особенной решительностью. Показал на кресло возле стола, и дождавшись, когда Халепский усядется, встал, сделал несколько шагов и резко взмахнул рукой.

— Дальше так работать нельзя! — Лицо наркома чуть порозовело, чувствовалось, что он пришел к трудному решению и не столько ищет поддержки, сколько ему нужен слушатель, чтобы напряжение разрядилось в словах, жестах, в ответных взглядах. — В конце концов идет гражданская война, и спорить о том, кто работает в должной мере, а кто нет — бессмысленно. Надо решать, решать, решать…

Голос Подбельского затихал постепенно, пока он возвращался к столу. Быстрым движением взял несколько листков, протянул Халепскому.

— Я написал Ленину. Вот.

Иннокентий проводил наркома взглядом, пока тот снова медленно отходил к окну, явно специально, чтобы не мешать, и уткнулся в бумаги.

Речь шла о положении с телеграфной связью в воюющих войсках, о том, что все усилия добиться порядка ни к чему не привели.

«Я указываю Вам, — писал Подбельский Ленину, — на основную причину царящего хаоса: в Военном ведомстве совершенно отсутствует тот полномочный орган или то должностное лицо, которое бы обладало полнотой власти и несло бы ответственность за положение телеграфной, телефонной и почтовой связи на фронтах…

Почтово-телеграфный аппарат Военного ведомства оказался ниже критики. К моменту развития гражданской войны в его распоряжении не оказалось ни проволоки, ни аппаратов, ни живой технической силы. Я не сомневаюсь, что здесь дело не обошлось без предательства и саботажа. Все материалы и живую техническую силу стал давать Комиссариат почт и телеграфов. Теперь это богатство растрачивается Военным ведомством без всякой системы. Здесь также вполне возможно ведется такая преступная линия: растратить наши телеграфные технические силы, а затем оставить фронт без связи…

Единственный выход из положения: немедленно создать тот полномочный орган, который бы имел право диктаторски распоряжаться в вопросах телеграфной, телефонной и почтовой связи на фронтах. Необходимо немедленно созвать совещание тех представителей Военного ведомства, которые имеют право образовать такой полновластный орган. Я прошу Вас сделать распоряжение о созыве такого совещания и приглашении на него представителей ведомства Почт и Телеграфов».

— Ну что? — спросил, не отходя от окна, Подбельский.

— Что? Замечательно. Я бы еще не так сказал. Ходишь, ходишь там по кабинетам, у военных…

— А по существу того, что написано?

— По существу, вы, Вадим Николаевич, предлагаете основать новые войска в Красной Армии: войска связи. Посудите сами: ведь если такой орган, как вы тут написали, соберется и наведет порядок в уже существующих силах и средствах, так под его началом окажутся и телеграфные колонны, и тыловое снабжение связи, и станции радиотелеграфа… И еще придется особый персонал готовить, чтобы и связь вел, и при случае стрелять смог.

Подбельский медленно подходил к столу, усмехаясь.

— Что ж тут плохого? Куда как было бы замечательно.

— Но ведь… и командующий тогда потребуется. Или там начальник войск связи.

— Пусть, пусть и начальник. Вот возьмем и предложим тебя назначить. Чрезвычайным комиссаром уже назначили, потребуется — откомандируем в армию. А там уж пусть решают: начальник так начальник.

Халепский не ответил, только слабо махнул рукой, как бы говоря, что считает слова наркома шуткой.

Через час Подбельский отправил свое письмо в Кремль. А через день ему показали резолюцию Владимира Ильича: «23 ноября 1918. В Наркомвоен. Необходимо сегодня в СНК назначить такой центр. Дайте сегодня же своих кандидатов. Ленин».

В Арзамас, где стоял штаб Восточного фронта, приехали утром. Иннокентий Халепский собрался первым, стоял у окна одетый в ладную шинель, с прицепленной на боку шашкой. Продышал глазок на заиндевелом стекле, но ничего, кроме теплушки на соседнем пути, не увидел, недовольно хмыкнул и обернулся, ища глазами Подбельского. Тот сосредоточенно ходил от стола к полкам на стене старого, замызганного салон-вагона, перебирал бумаги, укладывал в портфель.

— Ну вот, Вадим Николаевич, прочили меня в главные начальники военной связи, а теперь сами…

— Если бы… — не поднимая головы, отозвался Подбельский и тоном дал понять, чтобы Иннокентий не приставал.

— А здесь морозяка, — не унялся Халепский, попробовал начать разговор с другой стороны; всю ночь поезд шел почти без остановок, он хорошо выспался и теперь жаждал деятельности. — Может, сразу разделимся? Я — на узел связи, а вы — к командующему. Быстрее управимся.

— Нет уж! — Подбельский наконец нашел бумагу, которую искал, и застегнул пряжки портфеля, с хрустом натягивая кожу. — А где Бакинский?

— Ждет на перроне. Душно, видать, ему.

Старый партиец Сергей Бакинский был третьим в составе Особой комиссии, как гласило их общее удостоверение, выданное Советом рабоче-крестьянской обороны. Там говорилось, что комиссии приказано «обревизовать постановку дела почтово-телеграфной связи в учреждениях, управлениях военных сообщений как в центре, так и на местах и в Полевом штабе Революционного Военного Совета Республики». В центре ревизовать было нечего, привычную неразбериху со средствами связи надо было просто ломать, а вот на местах и в штабе… Впрочем, тут инициатива принадлежала Ленину: «Вот удостоверение, поезжайте». И из скупых его замечаний насчет ревизии стало ясно, что надо ехать и налаживать связь, что-то делать с проклятым телеграфом, без которого фронт против Колчака, отдельными очагами обороны протянувшийся на тысячу верст, от Вятки до Оренбурга, оставался для Москвы чем-то самостоятельно и таинственно действующим, чем-то постоянно таившим угрозу, даже когда ее реально не существовало.