Леоиндов Леонидович - Я оглянулся посмотреть

Ирина-Лоран была великолепна. Экзотической деталью ее героини стал красный чемоданчик с белой надписью «Сборная СССР». С этим чемоданчиком — памятью о славном спортивном прошлом — Ира пришла в наш дом, и он долго пылился без дела, пока не понадобился.

У нее все шло в дело. Я всегда удивлялся, как серьезно Ира относится к своей работе.

Однажды я обмолвился, что Неелова — гениальная актриса.

— А я? — тут же поинтересовалась жена.

— Ты очень хорошая актриса, — попытался я оправдаться.

Она не стала выяснять дальше, но я почувствовал, что она обиделась.

За короткое время Ира действительно стала очень глубокой актрисой, об этом знал и Додин, и многие театральные люди, однако самой Ире хотелось большего.

Когда «Секрет» стал знаменитым и меня стали узнавать на улице, жена восприняла это болезненно, хотя старалась не показывать своих эмоций.

Но эти мелочи не мешали нам долгое время сохранять нежную привязанность друг к другу.

Перейдя в Малый драматический, Ира стала постоянно ездить за границу. Спектакли Додина на Западе принимали с большим восторгом, и гастроли МДТ иногда длились по несколько месяцев.

К моим музыкальным занятиям Ира никак не относилась, она не очень понимала, что я такое делаю, тем более не могла предположить, что это станет моей профессией. Но она видела, что моя работа приносит мне радость и деньги, что я абсолютно счастлив, и не мешала.

Так мы и жили: у меня были буги-вуги каждый день, у нее каждый день Федор Абрамов.

Если не считать студенческих работ, мы ни разу не сыграли вместе. Лишь однажды мы вдвоем появились на телеэкране в фильме «Грустить не надо», где звучали песни 1930—40-х годов в исполнении Андрея Миронова и Ларисы Голубкиной, Александра Хочинского и Антонины Шурановой, В том фильме мы спели с Ирой песню «Под зеленой листвою».

Второй и последний раз мы выступили вместе на Израильском телевидении в программе «Субботний вечер с Эхудом Манором», в шутку разыграв на иврите басню Ивана Крылова «Ворона и Лисица».

Когда я ушел из «Секрета», Ира обрадовалась, что я наконец вернусь в театр и займусь серьезной работой. Она организовала мне встречу со Львом Абрамовичем.

Додин отнесся ко мне очень благосклонно, пригласил участвовать в репетициях «Бесов», возможно, мне светила роль Ставрогина.

Сначала я воодушевился, но потом, поразмыслив, понял, что ринулся в театр только из-за того, что в этой профессии что-то умею. После пяти лет самостоятельной жизни с «Секретом» я уже не мог вынести никакого диктата, даже самого Льва Абрамовича Додина. В МДТ я не пошел.

В 1990 году я сказал жене, что хочу уехать в Израиль, Ира ни минуты не раздумывала, как поступить, и поехала со мной.

Русская девочка, она выучила иврит и сделала спектакль «Русская любовь» — монологи героинь Николая Гоголя, Александра Островского, Антона Чехова, который на Израильском конкурсе моноспектаклей занял первое место и несколько лет шел с аншлагами. Иру приняли в Тель-авивский камерный театр, где она сыграла много больших и интересных ролей.

Я был рад ее успехам. Но в какой-то момент всё у нас закончилось. Так бывает.

Когда в нашей стране разрешили создавать кооперативы, дальновидный Александров организовал рок-театр-студию «Секрет» — самостоятельную хозрасчетную организацию со штатом музыкантов и артистов балета. Музыкальным руководителем стал Володя Габай, заведующим литературной частью — Леня Ноткин, балетмейстером — известный питерский хореограф Гали Абайдулов, аккомпанирующий состав — группа «Собрание сочинений».

Теперь бит-квартет «Секрет» был совершенно самостоятелен, все выступления организовывались без посредников, и это не могло не сказаться на наших доходах.

Что касается театра-студии, то здесь все было туманно. К тому времени Колю пригласил Театр на Литейном, и он репетировал Шарикова в «Собачьем сердце», но нам хотелось сделать что-нибудь свое музыкально-драматическое.

Как-то звонит мне возбужденный Сергей Натанович:

— Нашел! Был сегодня в управлении и вижу на столе у секретаря пьесу «Элвис. Этапы одной карьеры». Я, конечно, спер. Надо быстро прочесть.

Стопка машинописных листов оказалась внушительной. Пьеса Регины Леснер, перевод с немецкого Юрия Аникеева.

Имена ни о чем не говорили, пьеса оказалась так себе, но манило имя Пресли, тем более после «Ах, эти звезды!» я чувствовал себя в долгу перед Королем. Мы решили рискнуть.

Я позвонил по ленинградскому телефону, указанному в рукописи.

— Здравствуйте, Юрий, я Максим Леонидов.

В трубке повисло молчание.

Аникеев не знал ни меня, ни бит-квартет «Секрет», так как последние десять лет провел в Гамбурге, но звонку обрадовался.

Когда мы с Юрой встретились, он сразу воодушевился. Фактурно я подходил на главную роль идеально.

Аникеев оказался выпускником режиссерского факультета ЛГИТМиКа, женился и уехал в Германию, но надеялся поставить спектакль в Ленинграде. Пьеса об Элвисе была его шансом, тем более автор не возражала против постановки в России.

Судьбу спектакля решил тот факт, что Юра сразу пригласил нас в гости в Гамбург. Мы, конечно, согласились.

Сначала в Гамбург полетели мы вдвоем с Сережей. Сходили на званый ужин, где все были немцы, и нам быстро стало скучно. Потом Аникеев повез нас в театр «Клякса». Это был театр, где Юра работал, когда на него сходило вдохновение.

Юра Аникеев оказался человеком многогранным. Глядя на него, я вспомнил слова Мити Карамазова: «Широк человек. Я бы сузил».

В Аникееве то просыпался художник, и он начинал писать картину, которую никто не покупал. То в нем просыпался режиссер, и он шел воплощать свое вдохновение в самодеятельный театр за три марки.

Когда в нем никто не просыпался, Юра уединялся в своей мастерской и начинал пить в компании с двумя портретами — Константина Сергеевича Станиславского и самого известного гамбургского трансвестита с Рипербанштрассе.

Немецкая жена Аникеева мужественно несла крест жизни с русским гением, с утра до ночи она зарабатывала деньги.

Театр «Клякса» состоял из двух человек — Томаса, старого-старого хиппи с оловянной серьгой в ухе, и его жены Хайди, такой же старой хиппи, при этом еще страдающей косоглазием.

Никакого специального образования у них не было, знание профессии заменил им дух хиппизма, по-нашему — абсолютного похуизма: что хочу, то и буду делать. Дети цветов показали нам «Разбойников» Шиллера в режиссуре Аникеева.

Спектакль был лаконичен. Томас и Хайди выходили на сцену, вставали друг против друга и по очереди рассказывали историю семьи Мооров. Декламация сопровождалась музыкой и нехитрой игрой света.

Так как дважды собрать публику на этот эксперимент было невозможно, «Клякса» возила спектакль по всей стране. В грузовике у них был шапито, раскидывали шатер, где придется, и морочили голову своим искусством немецким поселянам и поселянкам.