Коллектив авторов - Седые дети войны: Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей

Мама не любила рассказывать обо всем пережитом. Она постоянно повторяла: «Как же я вас не растеряла?» Когда гнали нас в Германию, постоянно нас с мамой разлучали, нас, детей, грузили в одну машину, а взрослых в другую. Находясь в Германии, все переболели тифом. Мама не думала, что выживем. Постоянный голод. Мне было 3 года, по своей натуре я несмелая и медлительная, и когда мама давала нам еду, я не успевала взять что-то покушать и начала опухать от голода. Когда мама поняла, в чем дело, стала строго делить на всех, и я стала оживать.

Жили в бараке, было много нас, семей, кто откуда. Спали на нарах, нары были двухэтажные.

Мама наша умерла. Не дожила она до этого времени, что мы пользуемся льготами, да еще и марки получили. Она бы, наверное, не поверила всему этому. Какое было на нас гоненье после войны. Сестра Мария тоже умерла, не дожив до этого времени. Когда освобождали нас, я даже помню. Были страшные бои, нас выгнали в какое-то поле. Это было светопреставление. Мы, конечно, были дети и мы забыли тот страх, а каково было взрослым? Они постоянно ходили под смертью. Кормили нас, приезжала кухня, и выстраивались в очередь за тем, что плеснут тебе в миску.

После войны приехали в свою деревню. Хата наша сгорела, поселились у родственников. И вручили маме похоронку на папу. Она у меня и сейчас хранится, ее бы в музей поместить. Я часто смотрю на нее, столько было пережито. Детства у нас и не было. Я сейчас рассказываю своему внучку, как мы жили, как в школу ходили. Я в четвертый класс ходила в лаптях. И постоянно хотели есть, а есть было нечего. Внучок спрашивает: «А ты знала, что такое колбаса?» Мы не знали. Мы с мамой жили очень и очень бедно. Старшие, сестра и братья, уехали в Москву, а мы, я и брат младший, были с мамой в деревне.

Сейчас я с семьей живу в г. Белоусове Жуковского района. Пенсионерка, работала в ателье швеей. Здоровье никудышное: с детства подорвали. Спасибо тем людям, которые добились для нас льгот, что нас признали. Низкий поклон им от моей семьи.

Сиденкова Ольга Михайловна

г. Жиздра.

24 июля 1941 г. мне исполнилось 7 лет. Очень ждала я 1 сентября. Все принадлежности для школы для ученицы 1-го класса были приготовлены. Я каждый день рассматривала учебники и представляла, как пойду в школу и обязательно сяду за первую парту. В нашей семье было трое студентов сельхозинститута, это два брата и сестра, младший брат перешел в шестой класс.

Так как я была самая младшая, все со мной занимались, хотели, чтобы была подготовлена к школе. Я знала алфавит, счет до ста. Мои родные мечтали меня видеть в будущем медиком почему-то, особенно старший брат Василий, который в 1942 г. погиб на фронте, видно, не судьба!

22 июня 1941 г. Германия объявила войну, все мои мечты рухнули, в школу я не пошла. Двух братьев и сестру отправили рыть противотанковые окопы под г. Бежица Брянской области. Мама, я и младший брат остались дома. Мама тяжело болела. У нее болело сердце.

В 1,5 км от нашего дома располагался военный аэродром. Первая бомбежка этого аэродрома была днем, это был какой-то кошмар, сплошной дым, гарь, гул самолетов, грохот от взрывов бомб, не видно неба. Мама, я и брат лежали на земле в огороде. Мы не верили себе, что остались живыми, ведь это было впервые, потом такие бомбежки повторялись. А в октябре 1941 г. со стороны Людинова немецкая разведка на мотоциклах проехала через весь город, а через несколько дней немцы оккупировали город. В оккупации прожили с октября 1941 до августа 1943 г. В оккупации жили в ужасном кошмаре. Сразу пошли аресты, расстрелы, повешения, насилование мирного населения, молодежь угоняли в Германию в рабство. Нас зимой выгнали из дома. Хорошо, что соседка пустила к себе в дом, и так было не раз. На крыльце застрелили нашу собаку, во дворе побили кур, сварили и пожарили. У брата с ног сняли валенки, пришлось ходить зимой в 40 градусов в ботинках.

Ночью город бомбили русские самолеты, днем со стороны д. Букань летели снаряды, поэтому большую часть времени были дома, в общем, жили всегда в страхе. Мне так надоели ночные бомбежки, эти бессонные ночи. Как-то раз я маме сказала: «Я согласна не есть, но только выспаться». Мама на меня посмотрела и заплакала.

В августе 1943 г. немцы начали выгонять все население из города. Что можно было взять с собой, когда шли пешим ходом? Я была одета в зимнее пальто, на ногах какие-то ботинки, которыми я в кровь потерла ноги. Стало жарко. С меня сняли пальто, ботинки, шла босиком и так уморилась, что ноги уже не поднимались, цеплялись за все, что лежало на дороге. Мама меня тащила за руку, я шла и плакала.

Погнали нас до Дятькова, там погрузили в товарные вагоны, в которых были лошади по одну сторону, по другую — мы. В этом вагоне было человек 25. На ночь вагоны закрывали. Ночью железнодорожную станцию бомбили русские самолеты. Так нас вместе с лошадьми везли до Белоруссии недели две. Привезли в Бобруйск, выгнали из вагонов и загнали в какой-то двор, обнесенный колючей проволокой. Там были какие-то бараки, похожие на бани. Окна очень низкие, ходили по двору женщины в полосатых платьях, как в психических больницах. Продержали нас на этом дворе под открытым небом несколько дней. Затем немцы и полицаи погнали нас куда-то и под вечер пригнали в какой-то поселок, это был торфозавод, где добывали торф. Поселили в бараки. Наш барак был очень старый, полы все в дырках, было очень много крыс. Я их очень боялась, они были большие, серые, даже днем бегали по бараку.

Утром на второй день братьев и сестру погнали на болото, на карьеры, где добывали торф. Это очень тяжелый физический труд. Плиты сырого торфа весили 42 кг, их надо было с конвейера снимать и стелить на землю. Зимой возили сухой торф на вагонетках и складывали в штабеля. Еще торф весною переворачивали, он был вросшим в траву. Рукавицы не давали, все пальцы были в крови. С болота приходили усталые, что еле сидели на скамейках. Однажды немец застрелил мальчика лет 16 по имени Фома, который укладывал торф.

Кормили какой-то баландой, хлеб не давали. За две недели до эвакуации населения в июне 1944 г. прошел слух, что немцы отбирают детей до 10 лет для донорской крови. В Бобруйске стоял эшелон с детьми, говорили, что он был отправлен в Минск. Я очень боялась, что меня тоже отберут у мамы. Меня прятали в каком-то шкафу, мне в нем было очень страшно. Может, это бы случилось, но немцы, видимо, отступали. Поэтому нас стали выгонять. В июне 1944 г. всех выгнали и погнали в неизвестном направлении. Слух прошел, что гонят в Германию или Польшу. Отогнали километров 20. Впереди опушка леса, небольшой ручеек протекал, дальше болото. Вдруг из кустов крик-команда на русском языке: «Ложись»! Мы все легли на землю.