Оливер Сакс - В движении. История жизни

Вскоре и я стал объектом исследования. После первых нескольких встреч Робин начал, как зеркало, отражать мои индивидуальные особенности поведения, позы, походку, манеру говорить – все то, о существовании чего я не задумывался. Видеть себя в этом зеркале было не очень уютно, но мне нравилось находиться рядом с Робином – ездить с ним в машине, сидеть за столом, смеяться его блестящему, искрометному остроумию. Меня восхищал и огромный диапазон его знаний.

Через несколько недель, когда мы с Робином разговаривали о чем-то на улице, я застыл в характерной для меня задумчивой позе и неожиданно заметил, что Робин ее полностью повторяет; но это не было имитацией – он стал мною. В известном смысле у меня появился брат-близнец, только много моложе меня. Это нас обоих несколько обеспокоило, и мы решили установить некую дистанцию, чтобы Робин смог сформировать собственный характер – основанный на мне, но со своей жизнью и своими индивидуальными чертами [73] В течение последующих двадцати пяти лет мы с Робином оставались добрыми друзьями, и я по достоинству оценил не только его яркое остроумие и искусство неожиданных бурных импровизаций, но и широту его читательских интересов, глубину интеллекта и человечность. Однажды, когда я в Сан-Франциско читал лекцию, один из слушателей задал мне странный вопрос: «Вы англичанин или еврей?» «И то – и другое», – ответил я. «Вы не можете быть и тем и другим, – последовала реакция. – Вы можете быть только чем-то одним». Робин, который присутствовал в аудитории, вспомнил об этом эпизоде за обедом и, заговорив на в высшей степени английском, кембриджском английском, пересыпал его еврейскими интонациями и еврейскими афоризмами, дав поразительную по убедительности иллюстрацию тому, как это в действительности можно быть одновременно и англичанином, и евреем. Какая жалость, что мы не засняли тогда этот удивительный экспромт на пленку! .

Несколько раз я привозил труппу и съемочную группу в больницу «Бет Абрахам», чтобы дать им представление об атмосфере и настроении, которое царит в этом месте, а особенно – пообщаться с больными и персоналом, которые помнили то, что происходило двадцатью годами раньше. Однажды мы собрали всех врачей, сестер, физиотерапевтов и социальных работников, которые тогда работали с моими пациентами, на нечто подобное встрече старых друзей. Кто-то из нас давно ушел из больницы, многие не видели друг друга много лет, но тем сентябрьским вечером мы часами обменивались воспоминаниями о пациентах, причем воспоминания одного из собравшихся пробуждали потоки воспоминаний и у других присутствовавших. Мы осознавали, насколько глубокими, насколько исторически важными были события того лета, и одновременно насколько забавным и по-настоящему человечным было все происходящее. Это был вечер смеха и слез, ностальгии и печали; мы смотрели друг на друга и понимали, что с тех пор прошло уже двадцать лет и почти все из наших необычных пациентов уже умерли.

Почти все – за исключением Лилиан Тай, которая в документальном фильме по моей книге продемонстрировала столь завидное красноречие. Мы с Бобом, Робином и Пенни навестили Лилиан и подивились ее стойкости, юмору, полному отсутствию жалости к себе, ее чувству реальности. Несмотря на прогрессирующую болезнь и непредсказуемые реакции на леводопу, она сохранила способность смеяться, любовь к жизни и мужество.

В течение тех месяцев, что мы снимали фильм, я много времени работал над постановкой сцен и мизансцен. Демонстрировал, как сидят больные паркинсонизмом – неподвижно, с лицами-масками и немигающим взглядом, с головой, откинутой назад или повернутой чуть набок; рот чуть приоткрыт, и на губах слюна (мы не стали изображать обильное слюнотечение – это было бы трудно показать, да и выглядело бы неприглядно). Я показал также несколько наиболее распространенных динамических поз и жестов, продемонстрировал разные виды тремора и тиков.

Мне пришлось показывать, как страдающие паркинсонизмом стоят или пытаются стоять, как они ходят, наклоняются, пытаются ускорить движение и остановиться, замереть, как ведут себя, когда у них не получается ни одно, ни другое, ни третье. Я демонстрировал, как больные говорят, производят различные звуки, пишут. Актерам я советовал представить, будто их заточили в замкнутое пространство или что они завязли в бочке с клеем.

Мы практиковались в искусстве изображения парадоксальной кинезии – неожиданного освобождения от паркинсонизма под воздействием музыки или необходимости совершить резкое неожиданное действие, например поймать мяч (актерам нравилось заниматься этим с Робином, который, не будь он актером, мог бы стать замечательным спортсменом). Имитировали мы и кататонию, а также играли в карты – так, как играли пациенты с постэнцефалитным синдромом: четыре пациента сидят абсолютно неподвижно, как замороженные, с полным набором карт на руках, пока кто-нибудь (например, сестра) не делает первое движение, провоцируя вспышку дикой активности, – игроки, поначалу парализованные, заканчивают партию в течение считаных секунд (одну такую игру я снял на пленку в 1969 году). Более всего напоминают эти конвульсивные состояния синдром Туретта, и я привел в группу нескольких молодых людей с этим синдромом. Актеры и любили эти похожие на практику дзен упражнения, и пугались их: часами они попеременно то застывали в неподвижности, глядя перед собой опустошенным взглядом, то начинали двигаться – нервически быстро и хаотично. С ужасающей ясностью они начинали осознавать, что это такое – постоянно пребывать в подобном состоянии.

Может ли физиологически здоровый актер с нормально функционирующей нервной системой в действительности «стать» больным с серьезными патологическими изменениями в нервной деятельности, опыте и поведении? Однажды Боб и Робин разыгрывали сцену, в которой врач проверял постуральные рефлексы пациента (при паркинсонизме они могут либо отсутствовать, либо быть серьезно искажены). На минуту я занял место Робина, чтобы показать, как происходит проверка: врач встает позади пациента и легонько тянет его на себя (нормальный человек среагирует на эти действия и предотвратит падение назад, но пациент с паркинсонизмом или постэнцефалитным синдромом рухнет навзничь, как кегля). Когда я стал показывать это на Бобе, он вдруг стал падать на меня, совершенно безвольно и пассивно, не показав совершенно никакой рефлективной реакции. Обеспокоенный, я подтолкнул его вперед, чтобы он занял нормальную вертикальную позу, но теперь он начал падать вперед, и мне не удалось его выпрямить. На мгновение я подумал: а не случилась ли с Бобом вполне реальная неврологическая катастрофа и он утратил все свои постуральные рефлексы? Неужели актерская игра может так изменить нервную систему?