Ева Шлосс - После Аушвица

Он усмехнулся, и я тоже попыталась ответить ему улыбкой. Затем мы все обнялись, мама взяла меня за руку и вывела из квартиры и быстро сбежала по ступенькам вниз, пока я не заплакала.

Все сохраняли мужество, но каждый из нас осознавал, что расставание означает многое. Мы погружались в полную неизвестность, надеясь, что снова будем вместе, но зная, что может случиться всякое.

В то время площадь была еще пуста, и когда мы переходили ее, в моей памяти проносились те игры с мячом, в которые мы играли, стеклянные шарики, которые я катала, а также споры, представления и праздники, которые происходили в этом месте. По дороге нам встретился местный знакомый молочник, произносивший обычно несколько приветливых слов и вежливо улыбавшийся. В то утро он отвернулся и притворился, что не заметил нас.

Когда жители Мерведеплейн проснулись, никто не знал о том, что мы исчезли. Я кинула взгляд на окна квартиры Анны Франк и подумала, что им тоже придется уйти. Тысячи других евреев внезапно исчезли в неизвестном направлении.

Мы с мамой несли по маленькой сумке, как будто собрались на обычную прогулку. В отличие от Отто Франка, мой отец не планировал, что нам придется скрываться, и у него не было контактов с Сопротивлением, но когда от нацистов пришли призывные документы для Хайнца, он отчаянно стал наводить справки и в итоге нашел знакомую христианку, Фриду, которая сказала, что ее сестра возьмет нас к себе и сделает фальшивые удостоверения личности.

Согласно нашим новым документам, маму звали Мефру Беп Акерман, а я была ее дочерью Джопи. Официально я стала маленькой девочкой-христианкой из Нидерландов, но чувствовала себя как бы обнаженной, идя по улицам без желтой Звезды Давида, пришитой когда-то к моему пальто.

Я ненавидела носить эту желтую звезду, однако самоуверенно прижимала к груди журнал, чтобы прикрыть зияющее пространство. Мы молча шли через район Риверенбуурт на восток Амстердама.

Наш первый новый «дом» представлял собой небольшую квартиру, принадлежавшую семье Деккер, у которой было два маленьких сына. Семья жила довольно бедно, и я крайне удивилась, обнаружив, что два кролика, живших на балконе, откармливались для рождественского обеденного стола. Вечером кроликов пускали в квартиру, чтобы мальчики с ними играли, а мы даже рвали на улице немного травы для них. Мы с мамой поселились в одной из комнат и должны были изображать из себя родственников, приехавших из деревни.

Я никак не могла расслабиться и нервно верещала маме на ухо: «Мне так странно находиться здесь, я не могу поверить, что мы можем дойти до дома за полчаса. Интересно, где сейчас папочка и Хайнц?»

Вид у мамы был грустный, но она ничего не отвечала, а просто сочувственно хлопала меня по ноге. Мы с ней не были похожи на типичных евреек, поэтому часто выходили на улицу днем, хотя это было очень опасно, так как могли потребовать наши фальшивые документы на проверку.

Наша анонимность не продлилась долго: однажды мы вернулись домой и увидели, что миссис Деккер стоит на пороге с безумным видом. Один из ее сыновей пошел в школу и сболтнул: «А к нам приехали тетя и двоюродная сестра, только я не знаю, кто они, и сомневаюсь, что они на самом деле наши родственники».

Во время нашего отсутствия в квартиру с обыском нагрянуло гестапо.

«Мне жаль, но вам нельзя здесь больше оставаться, – сказала нам миссис Деккер. – Мы знаем одну женщину в другом районе, которая сможет принять вас. Можете поехать туда».

Неожиданно мы снова сорвались с места и на этот раз направились в южный район Старого города. Мои нервы были на пределе от осознания того, как близко подкралась опасность, и теперь казалось, что нам нужно бесконечно долго идти по городу. В конце концов мы остановились и постучали во входную дверь дома, в котором мы никогда не бывали раньше. Ухоженная голландская дама радостно встретила нас, как давно потерянных родственников: «Входите же! Как я рада снова вас видеть!»

Мисс Кломп быстро провела нас через порог дома и захлопнула дверь. Наше ложное приветствие, скорее всего, никого не обмануло, но мы должны были сымитировать, как будто давно друг друга знаем.

В Амстердаме, как и в других местах, сопротивление нацистам или сотрудничество с ними осуществлялось по-разному. В первые годы войны Сопротивление организовывалось небольшими группами людей, которые, возможно, даже не знали о существовании других объединений. Со временем прятать евреев становилось все опаснее, и Сопротивление становилось более организованным, но в первые дни появились такие люди, как семья Деккеров и мисс Кломп, которые просто ненавидели нацистов и были полны решимости противостоять им, скрывая евреев.

Были люди, которые помогали еврейским семьям прятаться по доброте душевной или потому, что их церковные пасторы говорили им, что того требует их совесть, но были и люди, которые прятали евреев только за деньги. Также были люди, которые закрывали глаза на то, что вы еврей, и люди, которые могли потребовать от вас несколько голландских гульденов, угрожая доносом.

Когда во время массовых депортаций 1942 года работники детских садов вывозили еврейских детей-сирот из здания Голландского театра, они ждали, когда пройдет трамвай номер девять, а затем бежали, зажав детей под мышками, и запрыгивали внутрь на следующей остановке. Это был единственный способ ускользнуть из-под взора нацистских солдат, которые стояли на страже на другой стороне дороги, наблюдая за входной дверью, чтобы ни один еврей не сбежал.

Одна медсестра вспоминала, что когда она запрыгнула в трамвай с еврейским ребенком, все пассажиры начали смеяться, потому что, естественно, они видели их, но ничего не сказали. «Это было типично для Амстердама», – утверждала она.

По правде говоря, «типичным для Амстердама» такое поведение не было. Вы никогда не знали наверняка, кто стоял на вашей стороне, кто мог вас обмануть – а кто был одним из устрашающих «охотников за евреями». Эта неприметная группа рядовых граждан бродила по улицам, зарабатывая на жизнь тем, что сдавала евреев нацистам и почти наверняка обрекала их на гибель. В нацистском Амстердаме почти каждый человек был незнакомцем, и мы никогда не знали истинных мотивов людей, которые наблюдали за нами сквозь кружевные занавески или жили в соседнем доме.

– Вы должны быть очень осторожны, – предупредила нас мисс Кломп за чашкой чая. – И не пользуйтесь ни ванной, ни кухней, пока меня нет дома.

Когда мисс Кломп попросила маму помогать готовить еду, я бросила взгляд в мамину сторону. Это было ее самым нелюбимым занятием, и я ожидала увидеть проблеск нежелания на ее лице. Вместо этого я увидела благодарную готовность помочь: главное, что мы наконец нашли безопасное место для жизни.