Ева Шлосс - После Аушвица

Мы допили чай и поднялись на три лестничных пролета вверх, на чердак, где мисс Кломп отделила небольшую спальню для меня и гостиную с цветастым диваном для мамы.

Пока я оценивала окружающую обстановку, мама спросила: «Насколько здесь безопасно?»

Немцы часто совершают обыски, призналась мисс Кломп с пугающей правдивостью, «как крысоловы, пытаются истребить “скрывающихся евреев-вредителей”», но, подчеркнула она, Сопротивление также имело твердое намерение защищать невинных людей. Возможно, она хотела, чтобы мы почувствовали себя увереннее, но когда я услышала обо всем этом, у меня заболел живот от страха.

Мисс Кломп официально не была членом Сопротивления (она просто хотела помочь и выступала против оккупации и новых правил), но в тот вечер она познакомила нас с неким господином Бруксма, коллегой-преподавателем из ее родной провинции Фрисландия. Он был умным, надежным и находчивым, и мы чувствовали себя в полной безопасности, отдавая наши жизни в его распоряжение, поскольку он, как мог, старался защитить нас.

Его первая задача, сказал он нам, заключается в сооружении тайника, куда мы могли бы спрятаться в случае нападения нацистов на дом. Лучшим способом представлялось отгородить пространство туалета на одном конце длинной ванной комнаты и установить скрытый люк, покрытый плиткой.

Вместе с надежным строителем господин Бруксма начал собирать материалы и ночью тайно проносить их по частям в дом. Они не успели закончить работу до конца третьей недели нашего пребывания. Это было поздно вечером, и мы все устали, но нужно было все-таки выложить плитку до конца.

– Ты совсем измучился, может, хватит на сегодня? – спросила его мисс Кломп.

Подумав, он ответил: «Нет, давай закончим работу. Тогда все будет готово».

В итоге, когда все было сделано, мы пожали руку нашего помощника с чувством глубокой благодарности. Мама опробовала тайник, легко исчезая за стеной, только что выложенной плиткой. Мы упали в кровать настолько уставшими, что уже не могли волноваться, и я провалилась в сон на несколько минут. Совсем ненадолго.

«Есть здесь евреи?»

Громкие, грубые голоса донеслись снизу. Я крепко спала в этот момент, но звуки подъехавших машин на улице и стук в парадную дверь вернули меня в сознание. Вдруг мама схватила меня, и я окончательно проснулась.

«Ева, быстро набрось покрывало на кровать».

Я заправила постель, и мы побежали в ванную, но наша срочная нужда спрятаться осложнилась еще одним фактором: у мисс Кломп имелся свой секрет – женатый любовник, который был еврейским врачом. Он тоже оказался в ванной – как раз собирался залезть в тайник перед нами. Пока нацисты колотили во входную дверь, этот джентльмен пытался вытолкнуть нас и закрыть кафельную дверь, чтобы спрятаться одному. Мама умоляла его и говорила, что если нас поймают на этом самом месте, он, несомненно, будет обнаружен. Неохотно этот господин позволил нам забраться в тайник, и мы закрыли дверь как раз в тот момент, когда солдаты начали подниматься по лестнице.

Мое сердце билось так громко, что мне казалось, что солдаты слышат этот стук, когда они распахнули дверь в ванную: они топали, задыхаясь и выкрикивая друг другу какие-то указания – всего лишь в нескольких дюймах от того места, где, согнувшись, на крышке туалета сидели мама, я и любовник мисс Кломп. Затем топот стал не таким громким: нацисты продолжили обыск в остальной части дома, и, наконец, мы услышали, как они стали спускаться вниз по лестнице. Входная дверь захлопнулась, и я почувствовала, что мама облегченно плачет в темноте. Мы знали, что только два часа и готовность мистера Бруксма доделать тайник спасли нас.

Наше пребывание в укрытии сопровождалось двумя эмоциями: полнейшего ужаса и умопомрачительной скуки.

Только находясь в заключении или будучи нетрудоспособным, можно понять, что день – очень долгий отрезок времени, и он может длиться бесконечно. Мы с мамой обычно рано просыпались, одевались и завтракали. Мы слышали, как мисс Кломп уходила на работу и закрывала входную дверь, а затем дом погружался в тишину. Чтобы утро проходило быстрее, мама пыталась помочь мне делать уроки, но мой упрямый характер не изменился, и иногда она настолько расстраивалась, что давала мне звонкий подзатыльник. Я знала, что где-то в Амстердаме Хайнц пытается скрасить свое заточение жадным чтением, игрой в шахматы и проявлением своих художественных талантов.

Мистер Бруксма принес немного книг для меня, но я не могла сосредоточиться на них. Вместо этого я заполняла время разговорами с мамой о чем-то, что произошло: например, об обыске или о наших планах на будущее.

Трудно было день и ночь находиться взаперти с матерью, и ей было одинаково трудно проводить все время с капризной, раздражительной тринадцатилетней девушкой.

Количество еды было строго нормировано, и мы пользовались фальшивыми продовольственными карточками, поэтому вечером могли довольствоваться небольшим ужином, после которого я всегда оставалась голодной. Иногда мы немного общались с мисс Кломп, но обычно она занималась проверкой школьных пособий или развлекала своего возлюбленного. Это может показаться странным, но на тот момент мы не очень хорошо знали свою хозяйку. Мы были очень благодарны ей за помощь, и нам действительно повезло, так как позже я узнала, что у многих евреев были плохие отношения с людьми, которые их скрывали.

Детей, отправленных на сельские фермы, иногда эксплуатировали, а женщин и девочек даже подвергали сексуальному насилию или заставляли спать с хозяином дома, чтобы остаться в укрытии. Мы ничего подобного не испытывали, но жить в чужом доме при таких обстоятельствах и знать, что ты находишься в их власти, все равно было тяжким бременем.

Каждый вечер мы собирались послушать радио, которое мистер Бруксма тайно пронес и спрятал в шкафу. В девять часов вечера мы ловили трансляцию Би-би-си на голландском языке из Лондона и узнавали о ходе войны. Именно из этих передач и от самого господина Бруксмы мы узнали, что почти все евреи в Амстердаме были пойманы и отправлены на Восток.

Нас радовали любые новости, свидетельствовавшие о том, что военные силы оборачиваются против нацистов, и я помню, как с восторгом схватила маму за руку, когда мы узнали, что Роммель был избит в Африке. Но были и ужасающие новости. Именно из этого радиоприемника мы впервые услышали о нацистском лагере смерти Аушвиц в Польше.

Помню, как мурашки пробежали у меня по телу, и мне стало плохо, когда я услышала, что нацисты отравляют евреев газом в этом лагере. Мы все сидели не в силах поверить, не поднимая глаз друг на друга – неужели это может быть правдой?

Мы вернулись в свои постели, и в темноте я дергала ногами, беспокойно крутясь под одеялом. Мне нужно было хоть как-то освободиться от всего накопившегося страха и напряжения.