Ева Шлосс - После Аушвица

В то утро меня отправили на работу в «Канаду» сортировать одежду и искать в ней скрытые «сокровища», и я искренне поражалась тому, что находила. Люди прятали в одежде деньги и драгоценности, а также еду, часы, документы и всякие другие предметы, например столовые приборы, которые, по их мнению, могли им пригодиться.

В то время как эсэсовцы часто доходили до вакханалии жадности, отчаянно пытаясь заполучить все, что можно было украсть у своих жертв, мои находки заставили меня вникнуть в суть тех разрушительных событий, которые на самом деле происходили в Аушвице.

Иногда «сокровища», которые я находила, были не более чем тщательно обрезанными и сложенными семейными фотографиями: крошечное изображение улыбающегося ребенка или старое фото чьих-то родителей, спрятанное в шов куртки.

Я стояла и смотрела на фотографию матери и отца с маленьким ребенком на руках и с чувством полного ужаса поняла: это единственное, что имело значение для человека, который спрятал эту фотографию, и что никто из этих людей никогда больше не увидит друг друга. Они все были мертвы.

«Канада» оказалась не более чем жутким кладбищем вещей – и за высокими деревьями, которые отделяли этот странный мир от остальной части лагеря, находились газовые камеры Биркенау и крематории, которые в тот момент работали сверх полной мощности над уничтожением более 400 000 венгерских евреев.

Было маловероятно, что нас с мамой минует та же участь, но одна встреча сыграла чрезвычайно важную роль в чуде нашего спасения.

У меня появилась угрожающая язва на затылке, и, хотя я сначала проигнорировала ее, она становилась все больше и болезненнее. В итоге мама решила, что мне придется пойти в больницу.

Как и раньше, я не хотела идти, но в конце концов согласилась, и мы занесли наши имена в специальный список и стали ждать очереди. Когда наступил назначенный день, мама пошла со мной в больничный барак, где мы снова стояли в очереди в надежде получить помощь.

Вскоре появилась медсестра. Я не обратила на нее особого внимания, но заметила, что одета она была во все белое и выглядела крепкой, с густыми темными волосами. Затем я услышала крик мамы: «Минни!»

«Фрици!» – удивленно произнесла медсестра. Это была двоюродная сестра мамы из Праги. Мы справляли много праздников вместе; они с мамой росли бок о бок и были близки, как родные сестры.

Минни была замужем за известным врачом-дерматологом, который несколько месяцев лечил нацистов в Аушвице. Хотя они оба являлись еврейскими заключенными, Минни и ее мужу удалось найти защищенное положение – и Минни использовала должность медсестры, чтобы позаботиться о как можно большем количестве людей.

Минни с мамой быстро шепотом рассказали друг другу о том, как оказались в Аушвице, и мама рассказала ей о моем отце и Хайнце.

– Я сделаю все возможное, чтобы позаботиться о вас, – прошептала нам Минни. – Если вдруг понадоблюсь, приходи.

Как оказалось, Минни действительно стала нашим ангелом-хранителем и именно благодаря ей мы выжили в лагере.

Жизнь в Аушвице-Биркенау была полна ужаса и страха, и поначалу только мама поддерживала меня.

Представьте себе, если сможете, ночь. Мы спим с восемью другими женщинами, стиснутые, буквально как сардины. Когда один человек переворачивается, все мы переворачиваемся тоже. Клопы сыплются на нас с верхней койки, и мы должны быть бдительны и стряхивать их, иначе они укусят и занесут инфекцию. Однажды утром я обнаружила, что жуки нападали сверху и толстой коркой лежали вокруг моей кружки. Меня чуть не стошнило, пока я давила их пальцами и кровь из них била струей. Один раз ночью я проснулась от кошмарного сна и увидела, что огромная крыса грызет мою ногу. Я закричала от отвращения и ужаса.

Самым ненавистным испытанием для меня было последней справлять нужду в туалетное ведро. Оно всегда было наполнено до краев, и последнему человеку приходилось выносить его далеко, за двадцать бараков, чтобы вылить содержимое. Как я ни планировала, эта повинность неизменно доставалась мне.

Одно лишь поддерживало меня и делало ночи более терпимыми – то, что мама была рядом и я спала в ее объятиях на нашей койке.

Попробуйте представить себе также голод. Наши казенные продовольственные пайки состояли из водянистого тепловатого супа на завтрак или нескольких глотков зернистого заменителя кофе. На ужин – один кусок черного хлеба. Мы потребляли значительно меньше калорий, чем заключенные других национальностей. Намерение состояло в том, чтобы постепенно уморить нас голодом. Поскольку еда делилась, иногда кто-то вообще мог остаться без порции, а более существенные ингредиенты, например овощи в супе, обычно оставлялись для заключенных, которые наладили хорошие отношения с Капо. Если кто-то оставлял часть своего пайка на потом, другой голодный заключенный обычно крал его.

И снова мама приходила на помощь. Она быстро нашла кучу пищевых отходов, которые выбрасывались с кухни; потом мыла и рвала на мелкие кусочки зеленую морковную ботву и делала вид, что это какой-то витаминный салат. Люди обменивались чем-нибудь питательным, и в нашем бараке начал функционировать оживленный рынок, где предлагалась картофельная кожура и овощная ботва. Мы с мамой также наладили бойкую торговлю в обмен на носовые платки, которые мы нашли на земле, где их бросили новоприбывшие. Минни также помогала, посылая нам кусочки сыра, а иногда даже колбасы из больницы. Все это понемногу способствовало тому, чтобы мы остались в живых.

Попробуйте представить себе лагерную грязь. Однажды Капо наказала нас за какой-то проступок, выплеснув на нас содержимое туалетного ведра, и моя одежда и кожа были покрыты фекалиями несколько дней, пока мне наконец не разрешили принять душ. Небольшая удача, я считаю, заключалась в том, что у всех женщин в Биркенау после первой недели пребывания прекратились месячные. Мы предполагали, что немцы добавляли в суп бром, от которого оставалось странное ощущение легкости.

Отсутствие месячных стало для нас благословением и в другом смысле. Кажется, трудно поверить, что эсэсовцы могли испытывать сексуальное влечение к голодным, грязным, оборванным женщинам, над которыми они имели власть, но у некоторых из них оно все же появлялось. У этих мужчин было много других развлечений, они жили роскошной жизнью по сравнению с другой перспективой – военной службой на Восточном фронте. Охранники СС имели в своем распоряжении хорошую столовую, кино и театр, много награбленной еды и напитков и возможность частых однодневных выездов за пределы лагеря, чтобы отвлечься от неприятных действий, которые могли беспокоить их совесть. Хотя, по правде говоря, очень немногие охранники, допрошенные после войны, признали, что чувствуют какую-то вину.