Константин Писаренко - Елизавета Петровна

Остерман торжествовал, но совсем недолго. Генерал-адмирал — с этим громким чином Андрей Иванович в ноябре 1740 года возглавил российский «корабль» — постепенно впал в пессимизм, к лету совсем сник, к осени и вовсе всерьез подумывал покинуть Россию. Чем обусловлена такая метаморфоза? Даже тревожные сигналы от англичан и пруссаков об угрозе Анне Леопольдовне, исходившей от Елизаветы Петровны, не взбодрили бывалого политика и изворотливого царедворца. На предупреждения друзей-дипломатов лидер Кабинета министров реагировал вяло и никакой существенной помощи матери императора, помимо дежурных предостережений о нелояльности цесаревны, не оказал. Зато удивил всех опекой робкого и скромного Антона Ульриха. Окружение принцессы Анны тут же засудачило о далекоидущем плане генерал-адмирала — пристроить в регенты генералиссимуса…

Между тем поведение Остермана объяснялось просто. Он понял, что в октябре 1740 года совершил роковую оплошность — столкнул лбами Анну Леопольдовну и Бирона, полагая, что первая, сокрушив второго, обретет популярность, как минимум сравнимую с елизаветинской. Однако падение герцога ничуть не возвысило авторитет Анны в глазах русских подданных как благородного, так и «подлого» сословия. Общество по-прежнему благоволило к цесаревне, и та от акции Миниха ничего не потеряла, кроме возможности прийти к власти с соблюдением законной процедуры. Гвардейцы в любой момент с радостью повторили бы свой поход на Зимний дворец ради возведения на престол своего кумира. Остерману оставалось только удивляться, что они до сих пор не получили подобного приказа, и со страхом ждать его, ибо он сознавал, что дочь Петра не простит ему низложения Бирона, ведь теперь ей нельзя было избежать штурма императорской резиденции. Сближением с Антоном Ульрихом Остерман продемонстрировал, что отныне цесаревне не враг и не станет ни словом, ни делом помогать Анне Леопольдовне.

Вообще-то Андрей Иванович имел шанс заслужить полное прощение — если бы убедил мать императора не цепляться за власть, а проявить добрую волю и согласовать с «сестрицей» способ мирной передачи престола. Увы, генерал-адмирал не рискнул обсудить с регентшей щекотливую тему. В итоге она отыскала менее дальновидного советчика — Михаила Гавриловича Головкина, преемника Остермана на посту вице-канцлера. Отечественная историография вылепила из принцессы Анны образ ленивой, неряшливой, наивной правительницы, ничего не предпринявшей для нейтрализации главной соперницы. Почти два века читателю внушали данный тезис. Между тем всезнающие критики не удосужились перечислить те меры, коими так опрометчиво пренебрегла правительница. Судя по контексту их ироничных сентенций, это арест Елизаветы Петровны или, по крайней мере, Лестока с выбиванием у него показаний, нужных для громкого политического процесса. Никаких других альтернатив не приводится.

Но задумаемся, что случилось бы, распорядись Анна Леопольдовна об аресте цесаревны или хотя бы ее врача весной — летом 1741 года. Гвардия воспрепятствовала бы расправе со своей любимицей, и, возможно, уже на закате того же дня под караулом очутились бы всё брауншвейгское семейство и министры-немцы. Так что вариант с арестом не годился, и регентша не питала иллюзий на сей счет, о чем свидетельствуют реляции английского посланника Эдварда Финча. С ним консультировались и генерал-адмирал, и родители императора и пришли к достаточно здравому решению: не суетиться, выжидать, не давая цесаревне поводов к возмущению. Авось она и не возжелает завладеть престолом…

Когда в августе 1741 года стало ясно, что их надежда не оправдывается, Остерман многозначительно промолчал. Зато не испугался новый вице-канцлер. Головкин посоветовал великой княгине, как не допустить Елизавету к трону. Но то, что осенью 1739-го могло спасти партию Анны Иоанновны, спустя два года безнадежно опоздало. Михаил Гаврилович реанимировал мысль Остермана о формировании правительства, отстаивающего интересы русского дворянства. 17 сентября Анна Леопольдовна пожаловала в сенаторы астраханского губернатора М. М. Голицына, воронежского губернатора Г. А. Урусова, армейского генерал-майора П. С. Салтыкова, камергера А. М. Пушкина, заместителя генерал-полицмейстера Я. П. Шаховского, сосланного в Кизляр бывшего главного судью Судного приказа А. Д. Голицына; обер-прокурором назначила своего камергера И. А. Брылкина. Поздним вечером 16 октября к ним присоединился возвращенный из ссылки А. П. Бестужев-Рюмин в качестве кандидата на пост министра иностранных дел вместо Остермана.

Наконец, 2, 3 и 4 ноября 1741 года на квартире у Остермана Черкасский, Головкин и новгородский архиепископ Амвросий Юшкевич рассмотрели реальность провозглашения Анны Леопольдовны императрицей. Причем вице-канцлер напомнил коллегам о пункте из «определения» о регентстве о «ненадежном наследстве»: «…в духовной де содержатся такия вещи… чтоб бывший регент обще с Сенатом и генералитетом избрал наследника». Разъехались, отложив решение на потом. Остерман, кстати, призывал для упрочения позиций брауншвейгской династии провести нечто вроде Земского собора или Учредительного собрания. Заметим, рекомендации генерал-адмирала были выгодны именно Елизавете Петровне, ибо «земство» выбрало бы «дщерь Петрову».

Да, Михаил Гаврилович указал правильный вектор, однако желающих пойти за ним не наблюдалось. Бестужев, поблагодарив за прощение, подсиживать Остермана не спешил, а шесть новых сенаторов, если верить Шетарди, почему-то были «недовольны своим назначением» — с ними, видите ли, «совсем не посоветовались». Конечно, для французского маркиза, союзника Елизаветы, новость о пополнении Сената была не из приятных, и приуменьшить ее общественный резонанс ему, естественно, хотелось. Тем не менее доля истины в ней, наверное, есть: каждый из шестерки почел бы за счастье быть сенатором, возведи его в этот ранг Елизавета Петровна, а вот принять почетное звание от принцессы Анны побаивался из-за риска прослыть противником цесаревны.

Что ж, Головкин споткнулся о то, что Остерман понял априори. Русское общество хотело видеть во главе государства Елизавету, а Анне Леопольдовне если и сочувствовало, то не до такой степени, чтобы предпочесть ее дочери Петра. Попыткой переиграть тетушку мать императора лишь ускорила неминуемый финал, и без того неоправданно отсроченный. Без пяти минут царица целый год медлила подобрать принадлежавшую ей корону. Почему? Неужели трусила, как считают большинство историков? Разумеется, нет. Этот год понадобился Елизавете для решения проблемы, созданной бравым Минихом. Фельдмаршал грубо разломал механизм легального воцарения настоящей наследницы престола. Теперь надлежало найти ему эквивалент.