Константин Писаренко - Елизавета Петровна

Не парадокс ли — Бирон рвется в опекуны и тут же настаивает на праве, во-первых, «снизложить» непосильное бремя власти, во-вторых, реорганизовать ее под расплывчатым предлогом «ненадежного наследства». И кого он утвердит «сукцессором», если не Елизавету Петровну? Себя? А кто предвидел всеобщую ненависть к Бирону-регенту — не он ли сам? Обер-камергер столь высоко не метил, прекрасно понимая, что не процарствует и дня… Похоже, Анна Иоанновна, прочитав 6 октября удивительный опус, подумала именно о том, что герцог мечтает о короне, и подписала только манифест, а проект устава о регентстве отложила в сторону. Другой, наверное, сдался бы, только не Бирон. Пока за стенами Зимнего дворца дипломаты (Шетарди, Мардефельд) прочили в председатели регентского совета Анну Леопольдовну, герцог Курляндский 11 октября всеми правдами и неправдами склонил петербургскую знать к подписанию челобитной на высочайшее имя с просьбой одобрить документ. Царица не откликнулась и на нее. Тогда по приказу обер-камергера начался сбор подписей всего генералитета и штаб-офицерских чинов. Эта новость произвела должное впечатление на императрицу, и 16 октября на «определении» появился долгожданный августейший автограф.

Спустя сутки в десятом часу вечера Анна Иоанновна скончалась. Следующим утром петербуржцев уведомили о новом императоре и его опекуне. И в тот же день слух о существовании сговора между регентом и цесаревной разлетелся по городу. Шетарди по горячим следам отрапортовал в Версаль, что «некоторые лица» вдруг припомнили «склонность, сдерживаемую только ревностью царицы… которую герцог Курляндский чувствовал к принцессе Елизавете», и намекали на скорую узурпацию им престола через породнение с красавицей. Француз предположил, что Бирон сам обвенчается с цесаревной. Манштейн, адъютант фельдмаршала Миниха, в мемуарах «просватал» дочь Петра за старшего сына герцога. Английский посланник Финч в депеше от 1 ноября был осторожнее — сообщил в Лондон о «посильных услугах», оказанных обер-камергером Елизавете в прошлое царствование, и о нынешних стараниях «привлечь ее на свою сторону, зная, что она очень популярна и любима».

Под «некоторыми лицами» французский маркиз подразумевал конечно же Остермана. Умница вице-канцлер, естественно, разгадал игру цесаревны, с неординарным талантом которой столкнулся еще в 1728 году. По прошествии двенадцати лет Андрей Иванович по-прежнему считал ее хитрой бестией, однако бить правдой, как раньше, уже не мог, вот и преломил истину через собственную призму. Мол, Бирон сдружился с Елизаветой не для общего блага, а из личных корыстных интересов, цесаревна будет лишь ширмой для деспота: не ее он посадит на трон, а сядет сам. Очень сильный политический ход, поднявший в ружье многих приверженцев… Анны Леопольдовны. Два штаб-офицера незамедлительно развернули агитацию: подполковник Любим Пустошкин из Ревизион-коллегии — среди статских коллег, поручик Преображенского полка Петр Ханыков — между гвардейцами. 23 октября оба угодили в казематы Петропавловской крепости, а оттуда — в застенок и на дыбу.

Увы, Елизавета Петровна недооценила народную ненависть к герцогу. За стремление соблюсти приличия, выдержать паузу, прежде чем обнародовать манифест о «ненадежном наследстве» Иоанна Антоновича, пришлось заплатить дорого. Карту Остермана надлежало крыть как можно скорее собственным козырем. Бирону стоило бы пообещать — пусть неофициально, в приватных беседах с рядом уважаемых персон — по истечении одного-двух месяцев вручить скипетр любимице публики, причем без каких-либо преференций для себя. Дуэт же предпочел ответить намеками. Цесаревна в своих апартаментах водрузила на видном месте большой портрет родного племянника Карла Петера Ульриха Гольштейн-Готторпского. Регент при свидетелях пригрозил Анне Леопольдовне, что при необходимости отошлет ее и супруга в Германию и «выпишет в Россию» герцога Голштинского. Реверансы в адрес юного внука Петра Великого в лучшем случае вызвали в обществе недоумение. То, что по «тестаменту» Екатерины I в очереди на трон следующей за племянником-протестантом стоит его православная тетка-цесаревна, сообразили, видно, единицы.

Между тем Бирон, обжегшись на молоке, дул на воду. В конце октября в Тайную канцелярию угодили, помимо явных заговорщиков Пустошкина и Ханыкова, и просто «несогласные»: Андрей Яковлев (тот самый, писавший под диктовку Бестужева, Трубецкого, Черкасского и Бреверна устав о регентстве), адъютант принца Брауншвейгского Петр Грамотин, секретарь Анны Леопольдовны Михаил Семенов, офицер-семеновец Иван Путятин, офицер-преображенец Михаил Аргамаков. Роптавших сторонников Елизаветы тоже забирали под караул — но лишь затем, чтобы, слегка пожурив, отпустить. Необоснованные аресты в ближайшем окружении родителей императора возмущали всех, а их самих, похоже, ввергли в отчаяние. Скорее всего, именно с отчаяния Анна Леопольдовна одобрила экспромт Миниха, предложившего ей 8 ноября ближайшей же ночью «освободить Россию… от тирании пагубного регентства».

Фельдмаршал, как обычно, не задумывался о последствиях своих импровизаций. По мнению Манштейна, полководец решился на авантюру от обиды на Бирона, не пожаловавшего соратнику чин генералиссимуса. Так или иначе, вечером того же дня импульсивный герой Очакова и покоритель Крыма отужинал в покоях регента, после чего в Зимнем дворце сформировал из караула преображенцев отряд и повел его по Миллионной улице назад, к Летнему саду. Летний дворец также охраняли преображенцы, нисколько не симпатизировавшие курляндцу. Тем не менее адъютант фельдмаршала Манштейн слукавил, объявив о приближении конвоя принцессы Анны, едущей к Бирону. Однополчане расступились, и отряд беспрепятственно проник в резиденцию регента, отыскал его в спальне и арестовал.

Утром 9 ноября 1740 года Петербург ликовал, прослышав о подвиге Миниха. Регентшей стала Анна Леопольдовна, а чин генералиссимуса получил… ее муж. Фельдмаршала же удостоили ранга первого министра, специально учрежденного по сему поводу. Впрочем, избавитель России от Бирона быстро обнаружил, что глава правительства он лишь на бумаге, реально же ему подчиняется только военное ведомство, а по-настоящему правит империей Остерман. Тщеславие не позволило удовольствоваться этим. Миних пытался сопротивляться, пробовал влиять и на внешнюю политику страны, но 28 января 1741 года Анна Леопольдовна законом разграничила компетенцию министров, вверив первому единственно «военный департамент». Подобного оскорбления гордый Миних не перенес и демонстративно подал в отставку, которая 3 марта не менее демонстративно была принята.