Ольга Ярикова - Юрий Поляков. Последний советский писатель

Деревня тогда почти вся состояла из обычных для этой местности бревенчатых изб, крытых дранкой. Среди них попадались и дореволюционные. Немцы сюда не дошли, здесь не было тех страшных разрушений, что принесла война. Наоборот, сохранялись обломки быта ушедших эпох, а порой и вовсе диковинные вещи: как-то, копаясь в сарае, среди гвоздей и шурупов мальчишки нашли большой екатерининский медный пятак, и эта находка их чрезвычайно впечатлила.

Деревня, сельские виды, сельские люди, сельские пейзажи, лесные чащи, широкая Волга, походы в лес за грибами, впечатления от природы постоянно появляются в прозе и стихах Юрия Полякова — и это все отсюда, из Селищ, мест, где проходили счастливые летние дни его детства.

Исследователи отмечают точность и конкретность описаний природы в его прозе, и особенно это заметно в «Грибном царе», где природа фактически стала одним из персонажей романа.

Но какая река без рыбалки, а тем более Волга! Это настоящий мужской промысел, азартный и даже порой опасный. «Однажды мы поплыли на противоположный берег, где было озеро, теперь высохшее. Когда возвращались, поднялись волны, да еще сломалось весло. И вдруг из-за поворота реки возник огромный трехпалубный теплоход, он сверкал стеклами, грозно гудел и хмурился на нас двумя черными якорями. С берега кажется, будто теплоходы плывут медленно, а этот стремительно вырастал над нами, как многоэтажный дом. Отец с дедом кое-как стянули сломанное весло ремнями, и буквально в последний момент мы выскочили из-под острого носа гиганта…»

Сейчас многое изменилось в Селищах — коров не стало, катер в деревню не ходит, зато есть прямая дорога в Кимры. Поля и берега густо заросли деревьями, а валуны еле видны из воды, уровень которой регулирует Угличская ГЭС. Бывая здесь в поздние годы, Юрий Поляков особенно остро ощущает, как быстро и безжалостно стирает природа следы человеческих усилий. К этой мысли он часто обращается при виде запустения некогда дорогих сердцу мест.

Да и лес в округе стал сохнуть и умирать. А комаров здесь, как и прежде, тучи, от них не помогали ни мазь «Тайга», ни одеколон «Гвоздика», которыми тогда запасались городские, выезжая на природу. У деревенских было свое верное средство: покурить самосад. А дед Георгий перед сном жег в избе на сковородке можжевельник, и комары мгновенно улетучивались, после чего окна закрывались и можно было ложиться спать.

Ныне Селищи из деревенской глубинки превратились фактически в дачный поселок, где с немногими ветхими избушками соседствуют добротные современные дома под черепицей, окруженные высокими заборами, и заборы эти тянутся прямо к реке: чтобы искупаться, надо долго плутать по лабиринту частнособственнических выгородок. Вдоль берега в рассеянной задумчивости уже не побродишь. Вспоминая знаменитую строчку Некрасова: «Выдь на Волгу: чей стон раздается…», Поляков с грустью шутит, что ныне это уже не так легко сделать: выйти на Волгу, к воде…

В конце августа семья возвращалась в Москву с вязанками сушеных грибов, банками черничного и малинового варенья. Дома, на письменном столе, Юру ждала стопка учебников, на обложках которых значилась новая цифра, и год от года она менялась: 3, 4, 5, 6…

Совместное обучение в школе было введено только в 1954-м, до этого мальчики и девочки учились раздельно. Возможно, в том были свои плюсы, но в совместном обучении их, конечно, гораздо больше. Присутствие девочек создавало атмосферу веселой тайны: уже чуть ли не со второго класса у мальчишек и девчонок возникали влюбленности, сплетались заговоры, летали по классной комнате записки, страдали от тайных чувств косички и портфели. Стесняясь девочек-санитаров, проверявших руки и уши по утрам, перед входом в класс, мальчишки старались вовремя стричь ногти, а плохо выучив урок, сгорали от стыда у доски.

Юра был как все. В пятом классе ему очень нравилась Шура Казаковцева, девочка с удивительными светло-карими глазами. Однажды на уроке пения Юра решился поведать ей о своих чувствах. Набравшись храбрости, шепнул: «Знаешь… У тебя глаза, как шарики с Казанки…» — и был поражен тем, что в ответ Шура метнула на него взгляд, исполненный негодования.

Мальчишки тогда таскали с товарной станции Казанской железной дороги зеленые и медово-янтарные стеклянные шарики. Они были диаметром сантиметра три, и их назначение было никому не известно, но поскольку шарики были очень красивые, они входили в число сокровищ наряду с марками, этикетками и прочими вещицами, которыми мальчишки хвастали друг перед другом. Шуре явно была неизвестна высочайшая ценность «шариков с Казанки», и она не могла благосклонно принять сказанное, а тем более счесть услышанное за комплимент.

Другая девочка, оставившая след в его душе, жила в доме через дорогу, в аспирантском общежитии педагогического института. Звали ее Надя Кандалина. Они с мамой приехали из Кустаная, потому что мама училась в аспирантуре и должна была защищать диссертацию. Окно комнаты Нади было на четвертом этаже, справа от пожарной лестницы. И у Юры созрел героический план, как завоевать ее сердце: подняться вечером по этой лестнице и постучать в окно. А когда Надя подойдет и отодвинет занавеску, поступить, как и положено смельчаку: показать рожки или скорчить смешную рожицу. Такая отвага без ответа не останется. Договорившись с друзьями, Юра решился. Мальчишки его подсадили: пожарные лестницы расположены высоковато над землей, не допрыгнешь. Вначале он бодро карабкался все выше и выше и долез уже до третьего этажа, как вдруг зачем-то глянул вниз — и голова закружилась, а руки и ноги сделались ватными, и лоб покрылся испариной. Оказалось, что Юра страшно боится высоты. И этот страх оказался сильнее любви! Друзья с помощью старших еле сняли одеревеневшего Дон Жуана с пожарной лестницы — хорошо еще, милицию не вызвали. А вскоре Надя вернулась к себе в Кустанай.