Александр Дзасохов - Как много событий вмещает жизнь

Но расхождения между членами некогда единой команды, готовившими известные резолюции, начались еще раньше. Как это ни парадоксально, сама конференция положила начало многим неуправляемым процессам в партии. По мере выполнения ее решений многие из прежних единомышленников стали уходить по разным направлениям политического компаса. Лигачев играл на конференции ключевую роль, фактически был вторым лицом в партии после Горбачева. Почему иногда считают, будто он с первого дня пытался ограждать КПСС от организационных и идейных новаций? Вероятно, из-за того, что, начав терять позиции и стремясь поправить положение, он пытался опереться на наиболее консервативное крыло партии, как бы обороняя общепартийную линию. При этом отходил на рубежи, которые покинул, еще когда вырабатывал платформу для XIX партконференции. И эти его действия запомнились. Остальные – забылись. Так Лигачев превратился для многих в консерватора чуть ли не «по рождению». Но по существу он им не был.

Другие же, например Яковлев, по мере того как в обществе росло недовольство перестройкой, переходили от «социализма с человеческим лицом» к социал-демократии, а оттуда – прямиком к антикоммунизму. Вместо заинтересованного обсуждения спорных вопросов начались взаимные обвинения и выпады. Возникла открытая конфронтация между Лигачевым и Яковлевым, между Горбачевым и Лигачевым. Рыжков хотел сосредоточиться на вопросах экономики. Ему этого не дали сделать. Под давлением парламентской оппозиции и при отсутствии поддержки Генсека ЦК Н. Рыжков был вынужден уйти в отставку с поста председателя правительства. Это вызвало недоумение общества и не добавило авторитета власти.

Работая над книгой, иногда сомневался: пришла ли пора для объективного исследования той бурной эпохи? Вероятно, более благодатное время наступит все же несколько позже: когда будут открыты все архивы, возникнет необходимая дистанция от того времени, а главное – к исторической работе подключатся люди, свободные от предрассудков жесткого унитаризма и однопартийности, с одной стороны, и популистской вольницы – с другой.

Однако одно предупреждение будущим исследователям хочу высказать уже сейчас. Нередко проводится мысль, будто разрушение СССР состоялось как бы на спринтерской дистанции. Едва ли не в течение нескольких месяцев 1991 года. Это неверно. Хотя острое личностное противостояние, борьба за власть между Горбачевым и Ельциным драматически ускорили распад СССР, грозные подземные толчки начались гораздо раньше. Один из них произошел на XIX партконференции.

1988 год – последний более или менее спокойный в жизни Советского Союза и самой КПСС. Дальше происходило нарастание внутрипартийной борьбы, особенно на «верхних этажах» КПСС, в ее высших органах. Параллельно усилились кризисные явления в обществе, прежде всего в экономике. Увеличилась разбалансированность в разных отраслях хозяйства. Дезорганизация потребительского рынка привела к падению жизненного уровня населения. К этому вскоре добавилось внезапное обострение межнациональных отношений. На карте СССР появились первые горячие точки. Если бы не все эти явления, то вряд ли кому-либо удалось «легко» разрушить СССР.

Рост социального напряжения не мог обойти стороной партию. Местные партийные работники, острее других испытывавшие на себе поднимавшуюся волну недовольства, приезжая в Центр, почти на каждом партийном или советском мероприятии требовали экстренных мер по наведению порядка, совершенствованию и корректировке курса КПСС. Подобного рода тревожная информация поступала на Старую площадь и по конфиденциальным каналам.

Однако реакция высших руководителей партии на противоречия и проблемы, зревшие в обществе, часто была неадекватной. Существовала вера в некую «самореализацию» реформ, объявленных «сверху». Это не давало возможности сконцентрировать внимание на конкретных механизмах их реализации, не позволяло придать им последовательный, системный характер. Неудивительно, что в таких условиях активность коммунистов, поверивших в перестройку, парализовалась, их энергия уходила в песок.

Бесконечные «разборки» между руководителями первого ранга, их диаметрально противоположные мнения волнами обрушивались на партийные низы, внося в умы разброд и сумятицу.

До XIX конференции наиболее знаковой фигурой, вызывавшей критику на партийных форумах (начиная с октября 1987 года), был Б.Н. Ельцин. На конференции он изложил просьбу о своей «политической реабилитации». Было заметно, что Борис Николаевич волновался, хотя хорошо подготовился к выступлению. Сказал о том, что его не устраивает в ходе перестройки, предложил осуществить новые меры по демократизации партии. Сделал конкретные предложения по политической реформе, коснулся проблем экономики. Хотя местами Ельцин был резок, у меня не возникло сомнения в том, что он все еще хочет быть вместе с партией, желает участвовать в общем деле, однако и не может утаивать то, что его по-настоящему тревожит и беспокоит.

Горбачев отнесся к выступлению Ельцина, по крайней мере внешне, вполне демократично. Как председательствующий, предоставил ему дополнительное время, когда регламент истек, а многое еще не было сказано. Но совсем иначе отреагировали некоторые делегаты. Во всяком случае, многие из тех, кто оказался на трибуне после Ельцина. Его не только критиковали, но буквально разносили, и, как мне показалось, наряду со справедливыми словами было сказано много ненужного и необоснованного. Просьба о «политической реабилитации» даже не рассматривалась.

По-моему, за все годы своего президентства Ельцин так и не избавился от обиды, а позже и злобы и агрессивности в отношении бывших товарищей по партии. Та критика и вражда, с которыми он сталкивался на партийных мероприятиях, безусловно, повлияли на его негативное отношение и к партии в целом, и к тем деятелям в КПСС, которые не критиковали его открыто (а в душе, возможно, и поддерживали), но своим молчанием, отчужденностью создавали впечатление отторжения. Обычно на заседаниях пленумов ЦК КПСС его соседом, согласно утвержденному регламенту, был посол СССР в Великобритании, кандидат в члены ЦК КПСС Леонид Митрофанович Замятин. Так вот, опытный дипломат не просто сидел рядом с опальным коллегой. Он еще и не отворачивался демонстративно в другую сторону, как делали некоторые другие. Показывал тем самым, что у них, возможно, разные взгляды, но в личном плане Борис Николаевич не вызывает у него отрицательных чувств. Вероятно, это была наиболее разумная линия поведения по отношению к Ельцину в то время.