Александр Дзасохов - Как много событий вмещает жизнь

Разумеется, происходящее в стране и КПСС в то время воспринималось членами партии по-разному. И не только рядовыми коммунистами. Члены ЦК тоже реагировали на это неодинаково. Для меня никогда не было секретом, что в партийное руководство практически все годы перестройки входили не только «центристы» и люди, стремящиеся подстегнуть реформы. Кроме них в высшем эшелоне КПСС существовало многочисленное ортодоксально-догматическое крыло. Его сторонники считали главными источниками нарастающих бед страны ослабление партийно-государственного бюрократического контроля над общественными процессами и экономикой, а также попытки рыночного реформирования, «чрезмерную» свободу слова. Они предлагали обществу и политическим руководителям «притормозить», а кое в чем и вернуться назад. Многие понимали, что это невозможно. Однако борьба в верхнем эшелоне КПСС не прекращалась ни на один день. Подчас она велась на предельном напряжении столь скрытно, что не была видна даже с близкого расстояния.

Порой у людей несведущих складывается представление, будто в КПСС в те годы не было борьбы мнений, личностей, принципов. Это, конечно, не так. Однако отсутствие укоренившихся традиций публичных обсуждений, внутрипартийных дискуссий блокировало будоражившие всех вопросы внутри аудиторий. Все годы перестройки партийная элита ожесточенно спорила на пленумах ЦК, на заседаниях Политбюро. Но крупных позитивных итогов эти дискуссии не имели. Каждый уходил со своим мнением, свято веря, что на этот-то раз мы «им» (то есть оппонентам) задали жару! Так что продуктивная отдача от таких дискуссий оставалась крайне низкой. И это происходило практически на любом уровне – от собрания первичной парторганизации до Политбюро. А поверхность партийной жизни в это же время оставалась зеркально гладкой.

Очень долго в Политбюро ЦК КПСС, несмотря на свободу прессы, никто не смел выносить сор из избы. Это было табу, запрет. Что не означало, однако, что в Политбюро не было острейшей борьбы. Порой она принимала столь угрожающие формы, что представляла опасность для судеб самой партии и государства. Время от времени ее перипетии все же становились достоянием гласности. Уловить нюансы противостояний внутри высшего партийного органа можно было, например, наблюдая за поведением Горбачева.

Он, в частности, не раз в присутствии членов Президиума Верховного Совета СССР или руководителей республиканских партийных организаций как бы в шутку обращался к председателю КГБ Крючкову:

– Ну что ты, Владимир Александрович, все свою линию гнешь, себе на уме…

Горбачев тем самым давал почувствовать окружающим, что в руководстве не все так гладко, как кажется, и что лично Крючкова Генсек ЦК КПСС, он же Президент СССР, подозревает как минимум в некой нелояльности, а может быть, и в сопротивлении реформам.

Эхо таких слов иногда отзывалось в прессе. Появлялись публикации о «сторонниках реформ» и «реакционерах» в партийном и советском руководстве. Конечно, большинство из тех, кого журналисты называли «реакционерами», таковыми не являлись. Скорее, эти люди были традиционными для политического сообщества консерваторами. Привязка к термину «реакционер» объяснялась, вероятно, тем, что развившаяся к тому времени критика реформ «изнутри», со стороны определенной части КПСС, инкриминировала руководству партии, и прежде всего Горбачеву, ревизионистские тенденции, отход от ценностей социализма, от социальных завоеваний, намерение реставрировать несоциалистические порядки.

После того как я оставил дипломатическую работу и занял пост первого секретаря Северо-Осетинского областного комитета КПСС, меня в силу занимаемой должности приглашали на пленумы ЦК, хотя в его состав я еще не входил. В конце 1989 года я оказался свидетелем обсуждения вопроса о создании российской компартии. Мотивировка была следующей: республиканские структуры КПСС существуют во всех союзных республиках, а Россия осталась обделенной. Недальновидность данного суждения меня поразила. Ведь в политическом смысле появление российской компартии было эквивалентно легализации центробежных тенденций в других национальных компартиях. Уж если в России – в самой основе и центре притяжения Советского Союза – коммунисты создают собственную политическую организацию, то что же остается делать эстонским, литовским, киргизским коммунистам…

Рупором этого движения стал первый секретарь Краснодарского краевого комитета КПСС Иван Кузьмич Полозков. Впоследствии он некоторое время возглавлял российскую компартию.

Для того чтобы помешать стремлению российских сепаратистов изолировать РСФСР от общегосударственной системы СССР, Лукьянов настоял на том, чтобы поднять статус автономий в составе РСФСР и других республик до уровня пятнадцати союзных республик, которые образовывали Союз ССР. Это было крайне опасно. По Конституции РСФСР 1978 года шестнадцать автономных республик получили статус советских социалистических республик в составе России. Их попытались вывести из-под российской юрисдикции путем заключения с ними, а также с остальными пятью автономиями и со всеми союзными республиками особых договоров от имени Центра. По принципу «1 + 15 + 21». По замыслам организаторов этой акции, вероятно, она должна была ослабить стремление ельцинского руководства к суверенитету. Однако результат оказался другим. Контроль союзной власти над автономными республиками был утрачен, они повели себя непредсказуемо. Вместо того чтобы укреплять государствообразующие позиции Центра, ряд автономий, и не только в России, заявили о своем «государственном суверенитете», опередив даже некоторые крупные союзные республики. Продолжилась так называемая война законов. Некоторые республики отказывались перечислять средства в союзный бюджет. В результате ущерб наносился экономике всей страны. Это сделало государственное устройство СССР еще более неустойчивым, а в некоторых регионах послужило детонатором межнациональных конфликтов, отзвуки которых слышны по сей день.

Между тем политическая ситуация в СССР в целом развивалась по собственному, трудно предсказуемому, стихийному сценарию. Переплетение сугубо внутренних, по-своему неповторимых причин и следствий было настолько плотным, что внешние политические рецепты, даже казавшиеся разумными, было крайне трудно применить во все более усложнявшейся обстановке. Войдя в режим поиска путей обновления и совершенствования СССР, страна попала в такой вихрь событий, что ведущие политики страны едва ли могли предвидеть ту драматическую роль, которую им предстояло сыграть в самом ближайшем будущем.