Петр Патрушев - Приговорен к расстрелу

На «Свободе» царила совершенно иная рабочая обстановка по сравнению с либерализмом Би-Би-Си. Охрана была строгой, хотя на радиостанцию все-таки проникали агенты КГБ, которые позже писали обвинительные разоблачения о ее работе и людях. В отличие от Би-Би-Си у меня здесь было мало друзей. Я старался как можно скорее закончить свои программы и отправиться куда-нибудь на прогулку, пойти на лыжах, а то и в какое-нибудь путешествие. У меня сложились близкие отношения с молодой американкой, работавшей в исследовательском отделе. Обычно она сопровождала меня в поездках по Европе, которые отсюда можно было сделать намного легче и дешевле, чем из Англии. Мы ходили вместе в кино и на концерты.

Приближалось мое тридцатилетие, и вопросы, которые я никогда себе не задавал раньше, начали одолевать меня. Являлся ли мой побег только политическим актом, или это было как-то связано с детством, с потерей отца и общим чувством протеста и отвержения общества, которое проявилось во мне с ранних лет?

Стали меняться и мои радиопрограммы. Я все больше писал об экологии, науке, об общечеловеческих ценностях. Интервьюировал ученых, писателей, футурологов, пытался уловить тенденции будущего. Помню интервью с английским ученым Мишаном, который ввел новое понятие подлинных экономических затрат на производство, включая экологический урон и вред здоровью населения. Такие передачи вызывали приподнятые брови в политическом отделе «Свободы». Неужели у Патрушева нет более злободневных тем, чем экология и ее влияние на экономику? [16] Много лет спустя стало ясно, что экология вовсе не «пустая тема» ни в политическом, ни в экономическом плане. Я был потрясен такими, например, данными, полученными одним российским ученым и опубликованными, насколько помню, в «Новом журнале» в 1995 году: «Советский Союз тратил в 10 раз больше сырья на производство типового продукта или изделия, чем Запад, и выбрасывал в 20 раз больше загрязнений в среду». Т. е. система, по чисто физическим законам, очень быстро шла на износ. Богатство природных ресурсов только усугубляло проблему и затягивало агонию.

Предстояли олимпийские игры в Мюнхене, и я возглавил команду радиожурналистов, освещавших олимпиаду. В нее вошел по инерции Михельсон (внук или правнук знаменитого фабриканта), делавший спортивные передачи до меня. Его представление о радиорепортажах было таким: записать заранее программы вместе со звуковыми эффектами и потом вставлять в них результаты соревнований, не выходя из студии. Мне пришлось разочаровать его, поставив живые микрофоны на многих стадионах и местах соревнований. Но он, слава богу, не мешал нам работать, проводя время, в основном, в столовой пресс-зала (немцы назначили шеф-поваром бывшего повара де Голля, и мы были завалены хорошими подарочными винами из Германии и Франции).

Как раз в эти дни в советской прессе появился ряд раздраженных, обличительных статей обо мне. Сестра рассказывала потом, как она приходила пораньше на работу, просматривала прессу и вырезала оттуда все, касающееся меня, до того, как начальство сможет это увидеть. Статьи были полны преувеличений и искажений и писались сотрудниками КГБ, которые пытались представить меня как врага народа, предателя. Они обычно не описывали деталей моего побега из России, чтобы не дать никому надежды или не подсказать способ. Тем не менее, я узнал, что история о марафонском заплыве в Турцию стала почти легендой и пересказывалась в тюрьмах и лагерях.

Статьи в «Советском спорте» и других газетах призывали к физическому насилию против меня:

«Убей змею, пока она не ужалила твоего ребенка» — цитируя восточную пословицу, писал в истерике подставной корреспондент из ГБ. Это была попытка оказать нажим на правительство Германии и на МОК, чтобы они отказали в аккредитации «Свободе».

Помню, какой шок вызвал теракт группы «Черный сентябрь» на мюнхенской олимпиаде. Немцы, прекрасно подготовившие все, не ожидали этого события, и захват команды Израиля закончился трагедией, частично в силу некомпетентности полиции и спецчастей. Настроение у всех радикально изменилось после этого события, и олимпиада закончилась как-то скомкано.

Нам все-таки удалось побить по оперативности освещения соревнований не только советские СМИ, но и многие западные. «Свобода» получила за время олимпиады несколько сот тысяч новых слушателей.

Однако, несмотря на этот успех (а может, благодаря ему), возрастало давление администрации с целью сделать мои программы более «политически значимыми», что означало — более отражающими взгляды правительства США, как это представлялось чиновникам на радио.

Я никак не мог по-настоящему прижиться в Германии. Многие немцы, особенно бюрократы на станции, казались упрямыми и тупоголовыми. Может, подсознательно во мне таилась неприязнь к немцам из-за войны и гибели отца.

Все это, в конце концов, заставило меня подумать о переходе на внештатную работу. Пошли слухи, что Ронни уходит со своего поста, было понятно, что с его уходом мое положение усложнится. Предвосхищая это, я подготовил ряд интервью с учеными и другими публичными фигурами в Соединенных Штатах.

После олимпиады я провел почти два месяца в Греции и Турции, переезжая с острова на остров, плавая, охотясь с подводным ружьем на рыбу. Мне не хотелось возвращаться в Германию. Было желание пожить на каком-нибудь греческом острове и дать себе время для размышлений.

Путешествуя по Турции, я вспомнил турецкий и мог общаться с местными жителями. Теперь меня уже никто не принимал за Тарзана. Наоборот, турки просили меня помочь им эмигрировать в Германию. Судьба повернулась на сто восемьдесят градусов. Смешно было вспоминать об Адольф-оглу и его желании сделать из меня агента КГБ.

Я опоздал на радио на две недели, так как заранее заготовил передачи, которые могли идти в эфир без меня. Но получил выволочку за то, что не уведомил администрацию о своей задержке, — они испугались, что меня убили или похитили агенты Лубянки. «Посев» опубликовал розыскные списки КГБ, в которых красовалась и моя фамилия, вместе с приговором к смертной казни.

Я был благодарен «Свободе» за то, что она позволила мне пройти «мои университеты» и поглубже понять Россию, ее прошлое и настоящее. Впереди меня ждала Америка.

Я не ошибся, ожидая от этой Америки чего-то свежего. Я беседовал с людьми, которые проектировали новые, экологически чистые строительные сооружения, протестовали против сверхзвуковых пассажирских реактивных самолетов, создавали математические модели стимулирования мировой экономики. Разговаривал с правительственными чиновниками и университетскими профессорами. Приобретал новых друзей. Учился у тех, кого интервьюировал, и передавал свои знания радиослушателям.