Уолтер Айзексон - Бенджамин Франклин. Биография

Темплу на тот момент было около девятнадцати, и он по-прежнему оставался проказливым юношей, который старательно работал, но пользовался глубоким уважением немногих людей, помимо своего деда. Так как летом 1779 года споры вокруг его фигуры обострились, он решил доказать свою храбрость участием в дерзкой военной экспедиции Лафайета, задумывавшейся с целью неожиданного нападения на англичан.

Французский генерал, который был меньше чем на три года старше Темпла, недавно вернулся во Францию после службы под началом Джорджа Вашингтона. К тому времени революция достигла состояния неустойчивого равновесия, при котором британские войска под командованием сэра Генри Клинтона по-прежнему удерживали Нью-Йорк, но мало чем занимались, кроме совершения набегов на близлежащие города. Поэтому Лафайет после возвращения в Париж начал вынашивать свой план нападения на британцев на их главном острове и поделился им с Франклином и французскими военными. «Я восхищаюсь неутомимостью вашего гения, — писал Франклин. — Безусловно, побережье Англии и Шотландии совершенно открыто и беззащитно», — и признавал также, что недостаточно разбирается в военной стратегии, чтобы «осмеливаться давать советы в этой области». Но он мог высказать свою моральную поддержку. «Многие моменты истории доказывают, что во время войны попытки, считающиеся невозможными, часто именно по этой причине оказываются возможными и осуществимыми, потому что никто их не ожидает».

Лафайет очень хотел, чтобы Темпл был на его стороне. «Мы всегда будем вместе на протяжении всей кампании, что, как я уверен, доставит мне огромное удовольствие», — писал он молодому человеку. Сам же Темпл, который всегда слыл денди, очень беспокоился о своем звании, своем служебном положении, своих полномочиях и своей военной форме. Он хотел, чтобы его направили в эту экспедицию как офицера, а не как простого добровольца, и настаивал на праве носить офицерские эполеты, хотя Лафайет не поддерживал этого. После того как эти вопросы уладились, экспедиция в Британию была отменена приказом французских военных властей. Франклин не скрывал разочарования. «Я тешил себя надеждой, — писал он Лафайету, — что он, возможно, переймет от вас часть тех очаровательных манер, которые доставляют такое удовольствие всем, кто вас знает». И вновь Темпл лишился возможности сделать себе имя своими силами [491].

Одна из частей плана вторжения в Британию действительно была реализована, благодаря чему Франклин смог познакомиться с некой исключительно колоритной личностью. Когда Лафайет планировал свою кампанию, Франклин сказал ему, что многое будет зависеть от осмотрительного и смелого командующего морскими силами, хорошо знающего побережье. Однако они остановились на кандидатуре командующего, который, как уже знал Франклин, был в большей степени смелым, чем осмотрительным, — Джона Пола Джонса. Сын шотландского землемера, Джон Пол (таким было его имя при рождении) впервые отправился в плавание в возрасте тринадцати лет, служил первым помощником капитана на судне, перевозившем рабов, и вскоре стал командовать собственным торговым кораблем. Но горячий капитан, на протяжении всей своей карьеры склонный к провоцированию мятежей, попал в беду после двух неприятных событий: сначала ошибочно приказал выпороть ни в чем не повинного члена экипажа, который вскоре после этого скончался, а затем сам проткнул шпагой матроса, угрожавшего бунтом. В итоге капитан бежал в Виргинию, поменял фамилию на Джонс и с началом революции получил должность командующего пестрым военно-морским флотом Америки, который состоял из кораблей, принадлежавших ранее пиратам и иным искателям приключений. К 1778 году он приобрел известность благодаря смелым набегам на города, расположенные на побережье Англии и Шотландии.

Во время очередного рейда Джонс решил похитить одного шотландского графа, но тот неожиданно отплыл в сторону Бата, так что команде Джонса не оставалось ничего другого, как убедить графиню отказаться от фамильного серебра. В припадке благородства Джонс решил выкупить награбленное добро у своей команды, чтобы вернуть его хозяевам, и написал цветистое письмо графу с изложением своего намерения, а копии разослал своим друзьям, в том числе Франклину, который к тому времени принял на себя трудную роль американского надзирателя за деятельностью Джонса и одновременно хозяина его случайного пристанища в Пасси. Франклин пытался помочь Джонсу разрешить эту проблему, но его усилия привели к долгому обмену письмами с оскорбленным графом и его расстроенной женой. Вернуть серебро удалось только после окончания войны.

Франклин решил, что импульсивный капитан принесет больше пользы и меньше вреда, если сделает целью своих рейдов острова в Ла-Манше. «Каперы с острова Джерси причиняют нам большой ущерб, — писал он Джонсу в мае 1778 года. — Мне сообщили, что ваше небольшое судно под командованием такого смелого офицера может оказать нам большую услугу, преследуя их там, где не осмелятся более крупные корабли». Он добавлял также, что это предложение исходит от «высоких властей», имея в виду военно-морского министра Франции Антуана Сартина [492].

Джонс, которым не так-то легко было управлять, ответил, что его корабль «Рейнджер» слишком «прихотлив и тихоходен» и что требуется обещание большого вознаграждения, чтобы убедить его команду предпринять еще несколько рейдов. Но он знал, как польстить Франклину: направил ему копии своих судовых журналов с записями о сражениях, которые Франклин с жадностью прочитал. В итоге без согласия своих коллег-эмиссаров и властей Франции Франклин решил, что Джонсу следует доверить командование кораблем, построенным для американцев в Амстердаме. Увы, нервные голландцы, всячески стремившиеся сохранять нейтралитет, отвергли этот план, в том числе и потому, что англичане, предупрежденные их агентом Бэнкрофтом, начали оказывать на них давление.

В феврале 1779 года Франклин наконец-то смог помочь Джонсу получить старый сорокапушечный военный корабль «Дюра», который Джонс быстро переименовал в «Боном Ришар» в честь своего патрона. Джонс был настолько воодушевлен, что в том же месяце нанес визит в Пасси, чтобы поблагодарить Франклина и его лендлорда Шомона, помогавшего снабжать Джонса деньгами и формой для моряков.

Для этого визита, возможно, имелась и другая причина. У Джонса, по-видимому, был тайный роман с мадам Шомон [493]. Во время его пребывания в Пасси произошел инцидент, который, как выяснилось в последующих письмах, напоминал французский фарс. Одна морщинистая старуха, жена садовника Шомонов, утверждала, что Джонс пытался ее изнасиловать. Франклин в постскриптуме к своему следующему письму сделал краткий намек на этот пикантный инцидент, и Джонс ошибочно решил, что «тайна, о которой вы так деликатно упомянули», имеет отношение к эпизоду с убийством мятежного члена команды его корабля. Поэтому он предоставил длинный отчет об этом давнем деле. Франклин, которого подробная история о пронзенном шпагой мятежнике одновременно смутила и увлекла, ответил, что никогда не слышал ее прежде, и пояснил, что «тайна», на которую он намекал, имела отношение к заявлению жены садовника о попытке Джона изнасиловать ее в саду приблизительно «в семь часов вечера накануне своего отъезда». Женщина пересказала испытанный ею ужас во всех деталях, «многие из которых я не могу описать на бумаге», и сообщила, что три ее сына «намерены убить вас». Но Джонсу не следует беспокоиться: в Пасси все нашли эту историю очень забавной. «Она вызвала смех», сообщал Франклин, так как старуха была «одной из самых толстых, вульгарных, грязных и безобразных, которых только можно найти среди тысячи старых женщин». Мадам Шомон, чье знакомство с сексуальными аппетитами Джонса не помешало ей продемонстрировать французскую беззаботность, заявила, что это «дает ей хорошее представление о силе аппетита и о смелости американцев». Все сошлись на мысли, как уверял Джонса Франклин, что старуха обозналась. Просто во время празднования последнего дня Масленицы одна из горничных переоделась в военный мундир Джонса и в шутку напала на жену садовника. Кажется невероятным, что жена садовника даже в тусклом свете раннего вечера могла быть так легко одурачена — сам Бомарше не пытался ввести такую сцену с переодеванием в «Женитьбу Фигаро», — но объяснение было вполне удовлетворительным, чтобы об этом событии больше не упоминалось в последующих письмах [494].