Михаил Мелентьев - Мой час и мое время : Книга воспоминаний

20 апреля. Пасхальную заутреню прослушал, как и вся Москва, под открытым небом — у храма в Брюсовском переулке. Движение по переулку было прекращено. Милиция (да, да) наблюдала за порядком, а громадная толпа, не попавшая в храм, с зажженными свечами благоговейно ждала начала службы и всколыхнулась, заслышав: «Воскресение Твое, Христе Спасе». Двадцать лет убивают Христа, распинают Его вновь, но не убили, да и не убьют.

Чита. «Трудовой день наш заполнен, но дельного на пользу ничего не вижу. Сижу на шее народа и потребляю все, что народ создает своими руками для себя, и мне делается стыдно. С другой стороны, я готовлюсь для грядущих битв с врагом. Поэтому, народ должен кормить меня, и в этом случае я начинаю чувствовать себя "боровом", которого специально откармливают на "зарез", на мясо, и неприятно бегут мурашки по телу. Паршивая штука эта война, сколько она уносит молодых людей, сколько средств расходуется на нее. Я не страшусь войны, только бы быстрее уже начиналась, хотя она и так не за горами и ждать ее долго не придется. До свидания. А.Подосинников».

Загорск. «Спасибо за стихотворение Садовского. Мне хочется взять у Вас и его "Каменку".

Читая "Войну и мир", все время сравнивала с нашим временем. Как там все прозрачно, и как у нас густо и как плотно — не продохнуть. Там даже походы как-то легко описаны, есть какая-то струя бодрости. Замечательно описан Николай Ростов в сражениях. Какая ясность, наивность и чистота души. Еще легкая душа была у автора. Видишь, ценишь и любишь Кутузова. Замечательно милы все Ростовы. Вот Вы не любите сумерек, а для меня ужасно тяжело утро в выходной день. Столько скучной работы — и стирки, и уборки, и грязи — и так мало сил привести все в исполнение. Татьяна Розанова».

Чита. «Ваше "медицинское письмо" получил и остался очень доволен ответами на мои вопросы. А недавно я получил и опровержение в отношении моего сына "Рыжего" от жены и матери, которые, оказалось, решили посмеяться надо мной. Этими днями был занят чтением "Наполеона" Тарле, уделяя этому 20–30 минут ежедневно, другими словами, все свое "личное время". Но если бы дни были в пять раз длиннее, то от этого было бы не лучше и "личного времени" было бы не больше, так как наше начальство постаралось бы заполнить и это время. Третьего мая пришлось посмотреть в Чите, за семь километров, "Без вины виноватые", но на обратном пути я уже каялся, что пошел в Читу. Либо "цветущее Забайкалье" показало себя забайкальским адом — был ужасный шторм, идти было невозможно, дышать тоже. Песок проникал во все поры тела, глаза открыть было невозможно. По приходе домой еле отмылся. Александр Подосинников».

6 июня. Два теплых дня за всю весну — это первый день Пасхи, 20 апреля, и 1 мая. До сих пор не зацвела черемуха, деревья почти не одеты. Холод, хмурое небо, дождь. Аня выехала с Марианной на дачу. Отъезд откладывался день за днем. Наконец, стало невмоготу. С отъездом Ани «дом развалился». Вся семья лепится около нее. Она всех кормит и греет, она нужнее всех в семье.

8 июня. Обедал у Любы. Грустно у нее. Катя завалена работою, она «глава семьи», добытчица. Каждый день со своих двух служб приходит в половине двенадцатого ночи, и это с семи утра, а ведь ей всего 27 лет. Галя держит экзамены на четвертый курс. Тоже утомлена и разбита. Любочка обслуживает их и тоскует их безрадостным девичеством.

10 июня. У Володи. Дали застраиваются, и скоро кладбище будет окружено жильем. Это предвестник того, что его закроют и нарушен будет вечный покой погребенных. Впрочем, и в Москве, как и по всей России, закрываются кладбища, срываются могилы и умершим, как и живым, нет покою.

12 июня. Только что ушел А.К.Горский — писатель и философ. Он вместе с Володей был в Кеми, и собирались там выпустить книгу о "Лугине". Горский рассказал кое-что о жизни Володи там. «Удивительно, как добродушно и снисходительно относилось к Владимиру Александровичу лагерное начальство. Эта его история с "побегом", когда он запоздал на кладбище, отыскивая там на крестах резьбу по дереву, была ближайшим начальством воспринята очень мягко, и наказание Владимира Александровича последовало сверху, по команде. В. А. все время был там борд, деятелен, творчески настроен». Полагаю, что отсутствие женщин так действовало на него благотворно. Его все любили там и звали «Светиком». Книгу мою о Володе он очень одобряет и собирается сам писать о нем.

13 июня. Вечер с профессором Осадчим. Рассказ его «о процессе Промпартии». Он был привлечен, как «министр просвещения» предполагаемого нового строя в стране. Совершенно дьявольская выдумка и дьявольская игра. Я подавлен тем более, что не понимаю, за чем это было нужно. Рассказ Осадчего еще не окончен и займет еще один-два вечера.

15 июня. Несколько недель тому назад ко мне обратились за помощью и советом для Софьи Михайловны Акимовой, дочери бывшего председателя Государственного Совета. Я сделал, что мог, а главное, выписывал ей рецепты на морфий, без которого она не может жить уже в течение многих лет. Сегодня она пришла поблагодарить меня с маленьким букетом цветов. Я напоил ее кофеем, присмотрелся к ней и любовался ее мужеством и ее нравственным обликом. В 16 лет она впервые была оперирована в Берлине профессором Корте и с тех пор всю жизнь оперировалась вновь и вновь, что-то раз 17–18, у профессора В.А.Оппеля. Сейчас она с кишечным свищем и постоянными болями, старая, одинокая, без средств, не имеет даже своей комнаты и живет в углу со своей бывшей гувернанткой, которая не оставила ее. Но надо было видеть, сколько достоинства, такта и душевной женской грации в этом человеке! Я готов был поклониться ей до земли за ее страдания и за ее нравственную красоту.

17 июня. Прочитал в который раз Фромантена «Доминик». Вот книга, которая не устареет, в ней нет элементов старения, как их нет, положим, в хороших воспоминаниях.

19 июня. После концерта Жоржа Бубликова пришли мы с К.Н.Игумновым и проговорили до трех часов утра. Затем я проводил его. Светлело. Самые глухие часы ночи. Ни одного человека в затихших переулках. Люблю предрассветную Москву после бессонной ночи и дружеской беседы.

20 июня. Перед вечером доктор Николай Николаевич Печкин из Мурома. До чего хорош, чист и искренен этот человек. Начав коммунистом, он кончает свои дни глубоко верующим человеком. В Муроме закрыты сейчас все церкви, и группа верующих там собирается в «катакомбах» — в подвале за городом, где идет служба ночами. Впечатление и настроение от этой службы, говорит Печкин, потрясающее.

А вечером — профессор Осадчий с продолжением «о процессе Промпартии». Страшно — «после многих репетиций на Лубянке, повезли нас, наконец, в день суда, в зал заседания. Привезли в отдельную комнату. Врач. Валериановые капли, и снова и снова убеждения говорить и действовать как заучено, как указано, как условлено… "Это нужно для Родины"». Финал известен.