Вадим Яловецкий - Хроники старого меломана

Вот эпизод по теме: пробовали исполнять песенку из кинофильма «Личная жизнь Кузяева Валентина». Там были такие слова:

«И ничего, что не прав ты иногда.

Если надо, мы дадим тебе совет.

— Ходишь в турпоход?

— Да!

— Хочешь миллион?

— Нет!»

Безобидные слова ленинградского поэта Кима Рыжова вызывали бурную реакцию в строчке «хочешь миллион?». Все начинали хихикать, видя усмехающиеся морды музыкантов, петь ее было совершенно невозможно. Пришлось песню к исполнению забраковать, и позже шлягер 67-го года включил в репертуар ВИА «Садко».

Помню, мы какое-то время репетировали в студенческом городке между Новоизмайловским и Московским. Тогда я разучил песенку британской группы The Hollies «Tell Me To My Face», но по каким-то причинам группа её почти не исполняла. В конце семидесятых эта энергичная баллада стала широко известна благодаря кумиру эстрады Джо Дассену, но он пел на французском языке. Я ещё подумал, кто же переводил певцу с языка оригинала. Позже выяснилось — он сам и переводил, ведь родной язык Дассена английский, а французский он выучил, переехав во Францию в 12-летнем возрасте.

Летом того памятного 1969 года кто-то из заводских приятелей принес сингл в простой бумажной обложке без картинок. На кругляше «сорокапятки» было оттеснено название лейбла и, естественно, имя какой-то группы с непонятным названием «Procol Harum» и ещё более непонятной композицией — «A Whiter Shade of Pale». Как часто делали в то время, отверстие на сингле было диаметром 24 мм. Позже я узнал — такой стандарт установлен для проигрывания в американских музыкальных автоматах. Но у нас выпускался специальный вкладыш с приклеенным кусочком бархата для чистки диска, позволявший проигрывать пластинку на 45 об/мин.

— Нет, ну ты послушай эту лабуду, — посоветовал владелец пластинки, — ежели чего, бери за трёшку.

Придя домой я поставил «сорокопятку» на проигрыватель, но тут мне позвонили из больницы на Боткинской. Тётушка, которой шёл уже шестьдесят девятый год, умудрилась сломать шейку бедра. Типичная старческая неловкость, но мне надо ехать навестить больную. Вот ведь судьба — именно эта досадная травма, которая надолго уложила её в больничную койку, помешала круто изменить нашу жизнь. Об этом потом. А тогда я опять оказался предоставлен сам себе.

На следующий день я вернул сингл хозяину.

— Ну, как? — поинтересовался он.

— Да никак, толком не послушал. Ты прав, в общем, ничего интересного.

Так благодаря болезни тётки и собственной музыкальной близорукости я не разглядел общепризнанный во все мире рок-шедевр и упустил из рук уникальный сейчас раритет (первопресс) на оригинальном британском носителе.

Избавленный от опеки тётки на следующий день я прокатился на Кузнецовскую за «Белым альбомом» Битлз. Кто меня познакомил с Мариком Березовским, я уже не помню. Был такой меломан в нашем городе, старше меня лет на десять и с очень благообразной внешностью. В тот жаркий июньский день я вёз ему сто рублей.

«Двойник» появился на прилавках Европы в ноябре 1968, но мне выпало счастье держать его в руках всего восемь месяцев спустя после премьеры(по тем временам это быстро). Хитрый Марк умолчал о том, что в комплект альбома входят четыре шикарные фотографии «битлов» и плакат на четыре разворота. Всё это выяснилось потом. Естественно, у меня возникли вопросы к продавцу, но тот клятвенно заверял, что ничего не знал о полиграфии. Не держу зла на Марика, мы много раз потом пересекались и состояли в приятельских отношениях. Сейчас этого человека уже нет в живых. Покойся с миром!

После дорогого приобретения для души, на еду у меня оставался ровно один рубль. На последние деньги я купил килограмм овсяного печенья и питался им целый день. Уже назавтра я начал «обкашивать» (от слова косить) двойник. Да, как ни оскорбительно это звучит для приверженцев отечественной эстрады, тамошний рок был востребован и его, например, можно было записывать за деньги. Чем я не преминул заняться.

Покупая зарубежный товар, я автоматически вставал на коммерческие рельсы. Сейчас это обычный бизнес, в котором нарушаются авторские права производителя, а вот Советской власти было глубоко наплевать на роялти, но она наказывала за незаконное предпринимательство (впрочем, как и сейчас), которое громко именовалось спекуляцией. Мне почему-то не было страшно и тем более стыдно, оттого я и брал по три рубля за запись бобины магнитофонной ленты. На одну дорожку (250 метров) помещался альбом на скорости 9,5 см/сек, на другую второй. Гоните денежки, товарищи! Таким образом, ценой утомительного сидения перед магнитофоном и бесконечного переворачивания то винила, то бобин с плёнкой я отбил обратно тридцать рублей. Незатейливый бизнес подпольных записей был широко распространён в нашей стране и воспринимался в среде обывателей как что-то вполне естественное и постоянное. Кто-то записывал рок, кто-то Высоцкого, а кто-то русских эмигрантов.

В кругу меломанов я чувствовал себя вполне уверенно. Стайка из десяти-пятнадцати человек теперь тусовалась не только у «Гостинки», но и рядом с «Апрашкой» у решётки Финансово-Экономического института, а также на площади у Финляндского вокзала. Мы в первую очередь занимались любимым делом: меняли и продавали пластинки или как их стали называть — «гиганты», а ещё обзаводились шмотками и другими необходимыми прибамбасами.

Бывшие одноклассники, встретившись со мной, вполне могли изменить мнение о том затюканном пареньке, носившим поношенную школьную форму и так неумно качавшим свои права. Теперь я держался с достоинством, проще говоря, с понтом, облаченный в настоящие дудочки-джинсы, купленные за тридцать пять рублей, бадлон — импортную водолазку, замшевые туфли и твидовую кепочку с маленьким козырьком. Логически завершал этот супермодный прикид классный пиджак в клеточку.

То лето оказалось богато на всякие неприятные происшествия. Для начала меня пытались ограбить! Какое-то шапочное знакомство с безликим дылдой (я несколько раз записывал этому челу музыку на магнитофонные бобины), должно было привести к очередной выгодной сделке — дылда и его друзья хотели что-то приобрести из моей небольшой коллекции. Встречу назначили рядом с метро Горьковская, потом двинулись в какую-то парадную, где планировались торги и, якобы, ждал знакомый с наличкой. Трое парней всю дорогу сильно нервничали, а я это почувствовал. Предчувствие нехорошего усилилось, когда один «приятель» промямлил, что надо подняться на последний этаж.

— Не, ребята, вы идите за бабками, а я здесь подожду, — сказал я и переложил портфель с дисками в левую руку.

Медлить дальше было нельзя, и они решились. Но внезапная атака сорвалась, поскольку я успел уклониться от первого удара и дико заорал. Началась нешуточная возня: они пытались завладеть товаром, а я решительно сопротивлялся. На мои вопли из ближайшей квартиры выскочил мужик с молотком, весь заляпанный краской и мелом (наверное, делал ремонт). Дядька решительно попер на подозрительную группу запыхавшихся молодцев. Гневные угрозы потревоженного жильца возымели действие: козлы оставили меня в покое, рванули вниз и исчезли. Уф, я перевёл дыхание и проверил свои сокровища — пластинки не пострадали! А вот фирменный пиджачок был порван, и это очень расстроило. Каково же было моё удивление, когда вечером мне позвонил один из несостоявшихся грабителей и предложил встретиться. Смысл предложения сводился к следующему: мол, мы не правы и извиняемся, но верни нам кассеты с записями, что оставляли раньше. Борзые ребята!