Вадим Яловецкий - Хроники старого меломана

Я взмолился.

— И никак нельзя вернуть мою коллекцию?

Тут дама взорвалась и, отбросив официальный тон, рявкнула, показывая истинное лицо советской карательной системы:

— Радуйся, что не посадили! Тебе в армии ещё служить, не хочу портить жизнь такому оболтусу. Гражданин Яловецкий, вы свободны. Ведите следующего.

Это был беспредел: незаконно отняли коллекцию, стоимостью в несколько сотен рублей! Я так и не узнал, стали мои любимые пласты конфискатом или ушли на сторону? Огорчению моему не было предела, правда, теперь я знал имя виновника моего несчастья. Судьба преподнесла мне подарок, спустя шесть или семь лет я встретился с негодяем. Что из этого вышло, расскажу в следующих главах.

Бумага из суда не заставила себя ждать. Меня вызвали на общественное собрание и как следует пропесочили. Я хмуро взирал на знакомых и незнакомых коллег-работяг, ловил сочувствующие взгляды. Затем слушал казённое постановление, в котором трудовой коллектив осуждает моё поведение и считает такой поступок недостойным комсомольца. Глаза фиксировали многочисленные руки, поднятые за принятие данной резолюции. А на душе было погано. Но потом стало ещё хуже, когда мастер участка перевел меня из автоматчиков резьбонакатных станков в грузчики.

Из-за этого я проработал недолго: платили мало, профессия грузчика скучна-тяжела и, вообще, завод мне поднадоел, хотелось перемен. Я собрал своих женщин (маму и тётушку) и поставил в известность о своём решении уволиться. В поисках нового места случайно узнал о существовании в нашем городе училища, готовившего огранщиков камней и столяров-краснодеревщиков. Идея пойти учиться и овладеть интересной профессией столяра заинтересовала. А что, надо попробовать!

В конце августа я поехал на набережную Чёрной речки сдавать документы. В кармане помимо пресловутой справки о неполной десятилетке лежала новенькая трудовая книжка со штампом об увольнении с завода «Красная заря». В канцелярии слегка удивились. В то время в ПТУ обычно шли поступать вчерашние школьники после восьмого класса, но никак не совершеннолетний юноша со стажем работы на заводе.

Вопрос с зачислением окончательно решился, когда выяснилось, что у меня за плечами несколько лет специализированной художественной подготовки. Я умел не только держать в руке кисть и карандаш, но и вполне неплохо ими владел. Мне предложили параллельно учиться в вечерней общеобразовательной школе, вот только в мои планы это не входило (я всё-таки получил аттестат о среднем образовании, но случилось это уже после армии).

Учащимся выдали форменную одежду, пальто и что-то ещё из белья, всё, как у людей. Советская власть о пролетариате заботилась, вроде, была даже небольшая стипендия. Ещё один немаловажный момент — я рассчитывал отдалить призыв в армию и оказался прав. В ноябре съездил в военкомат и расписался за отсрочку от воинского призыва в связи с учёбой.

В нашей группе учились одни мальчишки, которые смотрели на меня, если не заискивающе, то с определённой долей уважения, я слишком выигрывал в возрасте, следовательно, имел некоторый жизненный опыт, с правом на лидерство. Пацаны это всегда чувствуют.

Ловил на себе взгляды лучшей половины с соседнего курса камнерезов и огранщиков, там девчонок присутствовало большинство. Даже преподаватель спецтехнологии видела во мне больше, чем простого ученика, плохих оценок я у нее не получал и всегда ставился в пример. За нагло списанную курсовую я получил «отлично», опоздания никогда не фиксировались и, вообще, отчего я попал в любимчики, мог только догадываться. Все выяснилось весной 70-го, когда женщина с мужем уехала на ПМЖ в Израиль, из всей группы я был единственным с еврейскими корнями по материнской линии.

В ноябрьские праздники мама сопровождала очередную группу туристов в Пушкинские Горы. О об этих прекрасных местах у меня остались самые тёплые воспоминания. Меня возили в деревню Воронич. Там располагалась база для туристических групп со всего Союза. Самые ранние воспоминания лет с восьми или девяти. Снимали комнату в деревне, где я отдыхал всё лето с тётушкой. Пару раз в неделю мать привозила группу из Ленинграда и попутно навещала меня между экскурсиями. Когда я начал заниматься живописью, то писал акварели с чудесными видами Пушкиногорья. С местными пацанами купались в реке Сороти, ныряли за древними черепками, оставшимися от племён кривичей, что обживали эти территории в шестом веке. Черепки, а то и части глиняной посуды вымывались на берег в период половодья, и мы сдавали находки в местный краеведческий музей. Последний раз я там гостил после восьмого класса, когда исполнилось шестнадцать лет. Паспорт дал возможность зарабатывать на жизнь. Мама договорилась с директором заповедника Гейчено о моей сезонной работе в Михайловском. Определили в избушку Арины Родионовны (знаменитой няни Пушкина). Моя обязанность заключалась в охране ветхих предметов быта девятнадцатого века от вездесущих туристов. Типичная крестьянская изба не изобиловала антикваром, принадлежащим няне великого поэта, но иконы, прялка, предметы утвари сохранились из тех времён, оттого представляли определённый интерес для любопытных, а то и нечистых на руку посетителей.

Однажды я и ещё двое инициативных моих одногодков организовали бизнес по продаже орехов лещины — двадцать копеек стакан. Собирали тут же, в деревне и Тригорском парке, продавали обитателям турбазы. Набрали достаточную сумму, чтобы купить чешскую водку «Кристалл», такой в Питере никогда не встречал. На троих подростков бутылки оказалось достаточно, чтобы напиться до беспамятства. Работу проспал, и был благополучно уволен. Казённую комнатушку в бараке для сотрудников заповедника пришлось оставить. Какое-то время подвизался в колхозе за еду и спальное место. Работа с вилами и граблями через несколько дней опостылела. Тогда проявил инициативу и договорился на турбазе подработать грузчиком на кухне и писать афиши к киносеансам, за что получил каморку в спальном корпусе и бесплатное питание. На небольшие расчётные деньги взял в прокатном пункте административного центра Пушкинские Горы велосипед и радиоприёмник. Просто сказка! Так начиналась моя трудовая деятельность, пока пёстрая и несерьёзная.

Я возвращаюсь к своей последней поездке в Пушкинский заповедник, где два года назад прощался с детской бесшабашной жизнью, описанной выше. В тот раз мать забрала меня с собой — развеяться и заодно писать курсовую. Путешествие проходило через Псков, где группа с тамошними экскурсоводами лицезрела красоты древнего города, затем ночевала в гостинице, а утром продолжала путь к месту ссылки поэта. Мать осталась в гостинице, я же, захватив несколько фирменных пластов, пошёл в самостоятельный поход, изучать местный музыкальный рынок или, как сейчас говорят: занялся маркетингом.