Варвара Головина - Записки графини Варвары Николаевны Головиной (1766–1819)

Чувство преданности к любимому государю совершенно особенно и несравненно с другим; чтобы понять, надо испытать его — не иначе. Мыслимо ли сравнивать это чувство с гордостью? Нет, это глубокая, беспредельная преданность; гордость и тщеславие — низкие и личные побуждения души, тогда как преданность своему государю — чувство вполне самоотверженное. Никто никогда не хочет оценить, не хочет понять этого чистого, идеального чувства: ему всегда приписывают личные искательства, основанные на тщеславии и экзальтации. Высокий сан государя, по-видимому, не допускает малейшей близости между ним и подданным, но позволю себе высказать, что, рассуждая таким образом, упускают из виду сердце и душу, которые уничтожают расстояние между государем и подданным, не нарушая должного почтения к государю. Истинно верноподданническое чувство побуждает человека к правдивому выражению своих мнений, и эти мнения должны быть выражены открыто. Трудно переносить слабости своих государей; скорее можно предпочесть в них жестокость: надо иметь опору и в том, что должно быть гарантией нашей безопасности и нашей силы.

Теперь кстати упомянуть и о приезде принцессы Тарант, урожденной герцогини де-Тремуйль [167] Принцесса Луиза Эммануиловна, статс-дама, королевы Марии-Антуанетты — известная своею приверженностью к французскому королевскому дому и деятельностью на пользу католической и иезуитской пропаганды в России, так как была ревностной католичкой, р. 1743 г., ум. 1814 г. , в то же время, когда двор находился еще в Петергофе. Принцесса эта была дочь герцога Шатильона, пэра Франции, последнего в своем роде; она была статс-дамой несчастной королевы французской и едва не сделалась жертвой непоколебимой преданности своим государям. Император Павел и императрица Мария познакомились с ней во время своего путешествия в Париж. Они часто виделись у ее бабушки, герцогини де-ла-Вальер. Твердость, с которой принцесса переносила свои несчастья, возбудила уважение и участие их императорских величеств. По совету своего деверя, принцесса, во избежание казни, эмигрировала в Лондон тотчас по выходе из тюрьмы. Король и королева были тогда уже заключены в Тампль. Не имея возможности разделить их участь, принцесса Тарант согласилась временно оставить родину, но вскоре вышел декрет, воспрещавший эмигрантам возвращение во Францию. Принцесса была в несчастии и страдала от бедности. Ужасная участь короля и королевы переполнили чашу ее страданий. После пятилетнего пребывания ее в Лондоне, император Павел и императрица Мария, по вступлении своем на престол, послали ей чрезвычайно радушное и в высшей степени деликатное приглашение приехать к ним, предлагая ей письменно поместье в России, где бы она могла жить спокойно с своим семейством. Сначала принцесса Тарант думала отвергнуть это выгодное предложение, в виду того, что ей трудно было расстаться с трауром, столь гармонировавшим с ее вечною скорбью, и она довольствовалась пенсией в две тысячи рублей, которую в продолжение трех лет высылала ей королева неаполитанская. Но мысль о тех выгодах, которые могли извлечь из этого радушного предложения императора ее сестра и семейство, побудила принцессу на путешествие в Россию, хотя она не имела другого ручательства, как только письмо императрицы, и ни о чем более не просила государыни. Семейство ее известно было их величествам, которые тайно помогали ей еще до вступления своего на престол.

Принцесса Тарант, жившая в Лондоне скромно, в стороне от большого света, решилась на эту новую жертву и, после семнадцатидневного плавания, приехала в Кронштадт за несколько дней до петергофского праздника. Приезд ее заинтересовал меня. Дядя мой [168] И. И. Шувалов. знал хорошо ее бабушку и мать и часто говорил мне о них. Я поджидала ее с сердечным участием, а не с обычным праздным любопытством, возбуждаемым новою личностью.

Некоторые из посещавших нас придворных сообщили нам подробности ее приема при дворе, наделавшего много шума. Приехала она в воскресенье, в час по полудни, и после обеда была введена в кабинет их величеств, которые приняли ее с особенною благосклонностью. Императрица приколола ей малую звезду установленного на новых началах ордена св. Екатерины, которого она была главою. В понедельник и во вторник их величества осыпали вновь прибывшую своим высоким вниманием, заботами, ценными подарками, предложенными в деликатной форме. Принцесса Тарант сделалась после этого центром всеобщего внимания. В среду, в день ангела императрицы [169] 22-го июля 1797 г. , все придворные дамы собрались еще до обедни в зале, у галереи, ведущей в дворцовую церковь. Все ожидали высочайшего выхода тем с большим нетерпением, что и принцесса Тарант должна была принять в нем участие. Все поражены были ее печальным видом и осанкой, полной достоинства; я же была глубоко тронута, смотря на нее. После обедни принцесса была возведена в звание статс-дамы и получила портрет. На другой день двор возвратился в город, в Таврический дворец. За ужином император посадил принцессу около себя, был к ней очень внимателен и с видимым участием и интересом говорил о Франции. Интерес и удовольствие, которые государь показывал в беседе с принцессой, возбудили подозрение и беспокойство князя Александра Куракина, человека ограниченного и большого интригана. Он вообразил себе, что император может серьезно привязаться к принцессе Тарант и удалить г-жу Нелидову; поэтому он услужливо поспешил сообщить этой последней свои низкие предположения. Г-жа Нелидова взволновалась при одной мысли о новой интриге и, в свою очередь, поспешила поговорить о том с императрицей, ревность которой легко было возбудить. Государыня и г-жа Нелидова восстановили государя против принцессы, которая, ничего не подозревая, отправилась на другой день в Таврический дворец, чтобы следовать за двором в Смольный институт. При выходе их величеств, государыня обратилась к графине Шуваловой, стоявшей рядом с принцессой Тарант, поговорила с ней, и затем, смерив принцессу с головы до ног, повернулась к ней спиной в тот момент, когда принцесса начала говорить ей приветствие, с которым она сочла нужным обратиться к ее величеству; государь же даже и не взглянул на нее. Эта внезапная перемена поразила и смутила принцессу. Г. Плещеев, в котором она возбудила участие, подошел к ней, вскоре по приезде в Смольный монастырь, и предупредил, что она подверглась окончательной немилости, что она не получит приглашения в Павловск, куща двор должен был возвратиться в тот же день, и что, из уважения к воле императора, он просит ее избежать встречи с государем на его обратном пути. Так окончился четырехдневный фавор принцессы! Результатом обещаний оказалась пенсия в три тысячи рублей от императора и в тысячу двести от императрицы в течение пребывания принцессы в России.