Варвара Головина - Записки графини Варвары Николаевны Головиной (1766–1819)

Я приближаюсь к печальному времени, к страшной минуте, когда я потеряла мать.

Я была больна более обыкновенного. Довольно сильная лихорадка держала меня в комнатах. Моя мать проводила весь день со мной. Она была замечательно бледна и порой впадала в глубокий бред. Я не могла отвести с нее глаз и страшно о ней беспокоилась. Она оставила меня, чтобы пойти обедать, и вернулась вечером. В половине 11-го встала, чтобы попрощаться со мной, обняла меня с обычной нежностью, благословила меня и удалилась. В 11 часов я к ней отправила свою горничную, которая обыкновенно присутствовала при ее раздевании, и услуги которой ей нравились. Я ее ожидала с нетерпением, желая знать, расположена ли моя мать отдыхать; мои дети спали, madame де-Тарант пошла молиться в соседнюю комнату, я уже лежала. Вдруг прибежала моя горничная с очень смущенным видом и сказала взволнованным голосом: «Ваша мать просит вас скорее прийти к ней». Я задрожала от этого призыва, я говорила себе, что моя мать, умирая, зовет меня. Я вскочила с постели, надела ватное пальто и побежала к ней. Какое зрелище представилось моим глазам! Моя бедная мать со всеми ужасными признаками паралича сидела поперек своей кровати. Ее ноги были обнажены, голова непокрыта, глаза обезображены. Хотя она умирала, она протянула свои руки, я их схватила моими; ее голова упала мне на грудь, и она меня благословила самым трогательным, нежным и торжественным образом. Господь позволил, чтобы она сделала это, несмотря на апоплексический удар. Я не берусь выразить, что происходило во мне. Я чувствовала, как слабею; меня вырвали из рук моей матери: мы чуть не упали, обнимая друг друга. Мой муж увел меня в мою комнату, я упала на колени перед распятием и долго молилась вслух. Г-жа де-Тарант говорила мне потом, как она была тронута моими словами, так естественно выходившими из души. Мой муж был так этим растроган, что встал на колени рядом со мной. Смерть, сколько чувства ты нам показываешь и с сколькими истинами ты нас знакомишь! Ты — конец и начало, ты разрушаешь, чтобы вернуть жизнь. Каждая капля моей крови была охвачена ее ледяным покровом. Мать моя дышала еще около получаса после того, как я ее оставила. Она потеряла дар слова немного раньше, но еще имела силу взять руку моего мужа, чтобы поднести ее к своим умирающим губам. Он принял ее последнее дыхание. Это право принадлежало ему, как самому верному другу, как самому нежному сыну, как опоре ее старости.

Моя мать часто высказывала желание быть погребенной в одном из своих имений Калужской губернии, где она родилась. Это же желание было выражено в бумаге, адресованной ею моему мужу и найденной после ее смерти. Мой муж спросил у императора разрешение исполнить последнюю волю умершей. Его величество милостиво разрешил, приказав, чтобы во всех церквах, мимо которых пройдет тело, читались установленные молитвы. Приготовления к погребению отнимали много времени, в течение которого гроб поместили в назначенной для этого комнате возле католической часовни и кладбища, назначенного для иностранцев. Позаботились о том, чтобы я не знала, когда дорогие останки будут увезены от меня. Муж мой в этом случае, как и во многих других, был моим ангелом-хранителем. Он принял на себя все расходы, которые должны были лежать на моем брате, который наследовал состояние моей матери и находился довольно близко от нас во Франкфурте на Майне, но муж мой испытывал действительное удовольствие заботиться о моей матери после ее смерти так же, как это было при жизни. Г-жа де-Тарант не оставляла меня ни днем, ни ночью, ее нежное попечение ко мне было торжеством дружбы. Печаль лишила меня сна, каждый день в 11 часов вечера я испытывала трепет и страдание, которое может понять только сыновнее чувство; это состояние продолжалось около двух месяцев. Г-жа де-Тарант усаживалась возле моей постели и покидала меня только около 4-х часов утра, когда истощенная природа, казалось, засыпала. Она вставала очень рано, чтобы помолиться возле моей матери. Столь искренния и столь нежныя попечения смягчали мое сердечное огорчение. В это самое время произошло обстоятельство, которого я никогда не забуду. Однажды утром я сидела на диване, погруженная в печальные размышления. Мой муж вошел и сел против меня; некоторое время мы хранили молчание, его глаза наполнились слезами; он бросился ко мне, рыдая и говоря, что мы оба осиротели и должны утешать друг друга. Зима протекла для меня печально.

Справедливая и законная печаль никогда не исчезает, религия смягчает ее жгучесть, не уничтожая ее; нужно умереть, чтобы потерять ее. Господь приказывает времени только укреплять нас для того, чтобы ее переносить всегда.

В апреле месяце (1805 г.) г-жа де-Тарант отправилась в Вену на несколько недель; мы условились поехать ей на встречу до Праги. Я спустилась пешком и в кресле, несомом двумя крестьянами, с прекрасной горы, называемой Гейрсберг. Эти носильщики живут на вершине горы, они привыкли к этому путешествию, требующему много силы. От времени до времени они отдыхали. Я пользовалась этими промежутками, чтобы набрать ползучих растений, которые росли на скалах под тенью прекраснейших деревьев. Я размышляла о силе времени, с помощью которой нежные цветы пускали свои корни в самые твердые утесы. Я видела также борозды, проведенные дождем на этих утесах; я делала массу сближений между миром физическим и миром моральным. Формы, краски привлекали мои взоры, возбуждая меня приготовить палитру, но какая кисть может изобразить природу! Самое счастливое изображение ее красот только поражающий сон, очарование которого исчезает, как только откроешь глаза. Я провела два дня в Теплице. Вечером я пошла гулять с моими детьми. Подходя к одной даче, я услышала прекрасную музыку, звуки которой раздавались по долине. Я остановилась послушать: играли новый для меня вальс, возбудивший воспоминания в моем сердце. Таково действие музыки; всегда она находится в связи с чувствительностью, которая подобно хорошо натянутой и верной струне отвечает легчайшему прикосновению. Все в природе звучит; нужно только уметь коснуться, ударить, чтобы в этом убедиться; но ничто не сравнится с органом голоса. Он вводит слово в сердце, и если в отсутствии какой нибудь голос напоминает голос, который любишь, все исчезает перед глазами. Переносишься на крыльях мысли к предмету, заставившему все исчезнуть и оставившему тебя с твоим сердцем и со счастием чувствовать.

На другой день нашего прибытия в Прагу г-жа де-Тарант присоединилась к нам. Прага — живописный город, носящий на себе печать готической архитектуры. Я люблю старинные города: они, кажется, сами собою внушают к себе уважение. Время нашего пребывания в Праге — самое интересное время года для этого города. Праздновали день св. Иоанна Непомука, покровителя города, родившегося здесь и окончившего здесь же мученически свои дни. Этот праздник продолжается неделю. Многочисленная толпа стекается с окрестностей, торжественное богослужение совершается в соборе, где находится массивная серебряная гробница, заключающая мощи святого. Мы выслушали обедню; с трибуны читали проповедь на народном языке, очень похожем на русский язык. Я испытывала невыразимое удовольствие, понимая всю проповедь. Мы обошли весь город; на прекрасном мосту через Молдаву находится открытая часовня, посвященная св. Иоанну Непомуку, перед которой много народу беспрестанно преклоняло колени. Прохожие снимали шляпу с почтением; вообще чехи набожны и добры.