Варвара Головина - Записки графини Варвары Николаевны Головиной (1766–1819)

Участие, которое я приняла в г-же Идалии, тронуло ее до глубины души, и она всячески старалась дать ыне доказательство своих нежных чувств ко мне. День моего отъезда приближался, мои добрые друзья покидали меня как можно меньше. Г-н Морков уехал. До моего отъезда оставалось только 2 или 3 недели. Когда я однажды гуляла с Полиной де-Беарн, она сказала мне: «Мой друг, с тех пор, как я знаю, что вы уезжаете, мое сердце страдает, чем я могу вам это выразить, и от вечной разлуки с вами и от внутреннего волнения, которого я не в силах победить; мне кажется, что вы приехали к нам, чтобы вернуть нам хотя приблизительное счастье, и что после вашего отъезда несчастье будет снова тяготеть над нами». Увы, ее предчувствие оказалось более чем верным: она перенесла тяжелые несчастья; описание их подробностей было бы слишком длинно: достаточно сказать, что они таковы, что их хватит ей на всю жизнь. Милость, добродетель и несчастье — вот ее девиз.

Жертвы были поведены на эшафот на Гревскую площадь. Жорж, Кортэ, Сен-Виктор, Пико вошли на эшафот с криком: «Да здравствует король!» Приверженцы Бонапарта окружали эшафот, чтобы не дать народу возможность услышать и действовать.

Моро, боясь смерти, написал Бонапарту письмо, как будто с извинением; эта слабость будет вечным пятном в его истории. Они пришли к соглашению, и результатом этого соглашения была ссылка Моро в Америку. Для безопасности Бонапарта было необходимо, чтобы в Париже не было ни одного человека, который мог заменить его. Братья Полиньяк были сосланы, а также, как я упоминала выше, маркиз де-Ривьер.

Я покинула Париж 26-го июня, на другой день после казни, в 4 часа по полудни. Мои друзья пришли проститься со мною; мое сердце было переполнено страданием и расставанием со всеми теми, которые меня любили, и болью, которую испытывала г-жа де-Тарант, расставаясь с матерью. Здоровье моей матери начинало ослабевать: на другой день после нашего выезда из Парижа у нее сделался нервный припадок. Мое беспокойство достигло крайних пределов. Страшно было видеть ее в этом состоянии в простой гостинице и без всякой возможности помочь ей. Наконец Бог смиловался надо мной, ей стало лучше, и мы перенесли ее в карету. Движение и воздух совершенно привели ее в себя. Приехав в Мец, мы остались там ночевать, чтобы дать ей отдохнуть.

На другой день мы с г-жей де-Тарант и детьми пошли осматривать город. Мы вошли в красивую церковь; я села на ступеньки колонны, чтобы нарисовать перспективу; едва я начала работать, как какая-то женщина, одетая в лохмотья, подошла к одному из алтарей, который находился в нижней части церкви; она горячо молилась, проливая поток слез. Мы смотрели на нее с нежным участием и с уважением к ее страданиям. Когда она кончила, мои дети подбежали к ней, чтобы дать ей милостыню; она вскрикнула и упала на колени и начала усердно молиться, принося благодарение Богу. Доверие, вера этой женщины, ее благодарность за Божие милосердие, которое прислал ей на помощь, доказывает нам истину, которую мы всегда должны помнить: верьте, просите, и дастся вам.

Проезжая Эльзас, я снова увидела чудную цепь Савернских гор. В Гейдельберге я отправилась осматривать готический замок. Г-жа де-Тарант, мой муж и я поднялись по извилистой тропинке, которая вела к нему. Я с большим интересом осматривала широкий двор, окруженный арками, и стены которого были покрыты гербовыми щитами; эти украшения — остаток рыцарства.

В Раштадте мы отправились на кладбище, где покоятся убитые [262] В 1798 году, после разрыва Кронштатдского конгресса, Робержо, Жак Дебри и др. Это преступление было совершено убийцами, одетыми в мундиры австрийских гусар, но никто не сомневался в том, что это были комиссары французской директории. Примеч. графини В. Н. Головиной. французские комиссары. Недалеко оттуда проходит дорога, ведущая в Карльсруэ. Я немного прошлась по этой дороге; моя мысль, казалось, была неразрывно связана с чувствами, наполнявшими мое сердце. В жизни бывают моменты, когда человек не хотел бы иметь ни воспоминаний, ни привязанностей, ему хотелось бы стать немым, как могила, чтобы обратиться затем в ничто.

Во Франкфурте мы пробыли 2 дня. Я встретила г-жу Тутолмину, которой я очень обрадовалась. Я ходила осматривать город, хотя отчасти уже была знакома с ним. Меня поразила печальная музыка, которую исполняли студенты перед одним домом, им аккомпанировал похоронный звон колоколов приходской церкви. Я с любопытством спросила, что это значит, и узнала, что это был странный немецкий обычай сопровождать таким образом агонию умирающего.

В главном соборе в Марбурге находится мавзолей, сооруженный в память принцессы венгерской Елисаветы, бывшей замужем за ланд-графом Людовиком Тюрингским. Церковь наполнена барельефами, напоминающими различные события из жизни этой принцессы. Мавзолей в виде саркофага замечателен тонкой работой и богатством драгоценных камней, которые составляют его украшение; в особенности замечателен по своей величине желтый брильянт, очень дорогой; ночью он светится, как свеча. Тело этой принцессы погребено в этой церкви, но никто не знает, в каком именно месте. Эта тайна хранится [263] Св. Елисавета пережила несколькими годами своего супруга, умершего в Палестине в 1227 г. или 1228 г. Она умерла 17-го января 1231 года и была канонизована папой Григорием IX; тело ее перевезено в 1235 г. в Перуджи. Неизвестно место ее погребения, потому что ее останки были перемещены несколько раз и по различным причинам. Думают, что монумент относится к позднейшему времени, чем время ее канонизации. Примеч. графини Головиной. по воле ее супруга, который доверил ее монахам, унесшим ее с собой в могилу. Этот памятник был воздвигнут в 1235 г.

В Касселе я осматривала музей; там находятся довольно редкие камеи, плохие статуи и несколько превосходных картин фламандской школы. Тут находятся картины Рембранта, Богемса и в особенности одна картина Павла Потера [264] Тот самый, которого картина находится в галерее Эрмитажа, с того времени, как император Александр купил коллекцию Мальмезон. Примеч. графини Головиной. , обратившая мое внимание. Затем, в особой зале, мы увидели восковые фигуры курфирстов, в натуральную величину, в парадных одеяниях, помещенные кругом. Затем нам показали часовню самой тонкой архитектурной работы; она была построена ландграфом Карлом.

В Готе покойный герцог похоронен, по его воле, в его саду без гроба, в рубашке. Его могила внутри выстлана газоном и окружена плетнем, чтобы земля не коснулась его. Гроб же его стоит в церкви, находящейся недалеко от его могилы. Странные свойства его души, своеобычная фантазия, тщеславие, пренебрегающее истиной, которой он не признавал, дает представление о фигляре, который своими фокусами не попадает в цель. Предмет, который он хотел скрыть, открылся перед глазами публики. Мне досадно за герцога, который все же умер и съеден червями. Вечность существует и для него; его небрежный костюм не помешает ему войти в жизнь вечную.