Елена Штакеншнейдер - Дневник и записки (1854–1886)

И грустно думать мне, что мрачное величье

В его есть жребии; ни дум, ни чувств его

Не пощадил наш век клевет и злоязычья,

И рвется вся душа во мне ему сказать

Пред сонмищем его хулителей смущенных:

«Великий человек! Прости слепорожденным!»

В глазах Николая самое упоминание о существования множества («сонмища») хулителей уже было умалением престижа власти.

Эта же «Коляска» была главной мишенью для высеивания Майкова со стороны передовой журналистики, которая окрестила его «Аполлоном Коляскиным» (см. «Забытый Смех», сборник А. В. Амфитеатрова, т. I, стр. 189–192). Тем не менее «Арлекин» был «гораздо хуже «Коляски». В «Арлекине» проводится мысль, что «вся история и жизнь Запада — сплошная ложь», поэт осмеивает западную науку, общество и политическое устройство, примкнув к самому реакционному крылу славянофильства.

Полонский в своем дневнике от 6 декабря 1855 г. пишет: «Майков торжественно раскаивается в своих похвальных… одах; нигде не упускает случая говорить, что он увлекся начальным ходом событий и поступил глупо: «Я был просто дурак, когда видел что-то великое в Николае. Это была моя глупость, но не пошлость!» («Голос Минувшего», 1919. № 1–4, стр. 107).

Заглавие не точно: сборник стихотворений называется «1854-й год», состоит из девяти стихотворений, из которых только одно — «Клермонтский собор» — перепечатывалось Майковым в последующих собраниях стихотворений.

У Майкова два стихотворения, озаглавленных «Певец»: одно переводное из Шамиссо — «Светел ликом, с смелой лирой», другое принадлежит к циклу «Новогреческих Песен» — «Не красив я, знаю сам». Штакеншнейдер имеет в виду, конечно, первое из них, написанное в 1857 году. Старец «худой и сирый» призывал юношей не слишком торопиться «в тщетном гневе древо жизни потрясать», потому что недозрелый плод «полн отравы, а созреет — сам спадет». За этот призыв юноши объявили старика «лжепророком», а ого лиру продажной, и угрожали побить его камнями. Старик пошел во дворец и стад торопить царя: «вперед, иди вперед! созидающее время не прощает и не ждет!» За этот призыв царедворцы, чтобы он не смущал царя, заключили певца в тюрьму, и там старик с спокойной совестью («долг свершен») прославляет «созидающее время». В поэтической форме под маской прославления независимости творчества здесь дан реакционный отпор тенденциям революционного подъема конца 50-х годов. Два других стихотворения — «Последние Язычники» и «Жрец» — политически менее выразительны. Штакеншнейдер оказывает на эти стихотворения, как на отход Майкова в эти годы от «патриотической» лирики.

Стихотворение «Нива» («По ниве прохожу я узкою межою…»), 1856 года, призывающее божие благословение на брошенные «мысли семена» и полное веры в близкое наступление лучшего времени для родины, обычно помещалось во всех дореволюционных хрестоматиях.

Стих Пушкина о Ленском («Евгений Онегин», глава вторая, X).

Слова в кавычках — первый стих стихотворения Полонского «Последний разговор».

Из стихотворения Пушкина «Поэт и чернь».

Пьеса Полонского: «Разлад, сцены из последнего польского восстания», Спб. 1865.

Вероятно, Штакеншнейдер имеет в виду полемическую статью Полонского, помещенную в «Отечественных Записках», апрель, кн. 2. «Прозаические цветы поэтических семян», направленную против Писарева и «одного из лучших помощников Писарева по части истребления ненавистных ему поэтов» — Минаева. Тут же о взглядах Писарева на Пушкина.

Начало дневника почти совпадает с началом нового царствования. 18 февраля умер Николай I. Умиление Марии Федоровны, вызванное прочтением в «Северной Пчеле» (1855, № 52) «Воззвания синода», где «отцы и матери» приглашались «не умедлить» послать своих детей по зову царскому на войну, и рескрипта министру двора гр. Владимиру Федоровичу Адлербергу о награждении его портретом Николая, украшенным бриллиантами, достаточно ярко характеризует верноподданнические чувства жены придворного архитектора.

Граф Федор Петрович Толстой, вице-президент Академии Художеств; его жена Настасья Ивановна.

Впоследствии Макова, жена бывшего министра внутренних дел, умерла у нас в доме в 1859 году.

«Божественная Капля» более известна под обозначением «Таинственная Капля».

Осипов.

Бенедиктов много переводил с польского. Интерес к польскому языку и литературе возник у него, вероятно, еще в 1831 году, когда он, будучи подпоручиком лейб-гвардии Измайловского полка принимал участие в военных действиях против восставшей Польша. 12 марта 1855 г. он, очевидно, читал у Штакеншнейдеров те свои переводы, которые вошли в третий том изданного им в следующем, 1856 году «Полного собрания стихотворений», как, например, переводы из Мицкевича: «Возвращение Тяти», «Рыбка» и «Альманзор». Последнее, как удобное для эстрадной декламации, пользовалось некоторое время популярностью.

Данилевский читал «Украинские Сказки». Впервые они напечатаны быт в «Русском Вестнике», 1858, №№ 1 и 2, а позднее входили в собрание его сочинений и много раз переиздавались отдельной книжкой: в 1888 году было восьмое издание («Дешевая Библиотека» Суворина).

Иван Карлович Гебгардт, родственник Штакеншнейдеров, отличавшийся «редким даром слова», был завсегдатаем в их доме и приятелем А И. Никитенко, который в своем «Дневнике» 28 декабря 1836 г. пишет о нем: «Гебгардт старший — товарищ мой по университету. Теперь он служит в иностранной коллегии и учит математике в Павловском корпусе и в частных домах. Он одарен удивительно гибким, блестящим умом и редким даром слова Ум его рассыпается в тысячах блестящих искр, и каждая искра или светит, или жжет. Особенно хорош он в быстрых, летучих, неожиданных эпиграммах которыми уязвляет пошлость и невежество нашего общества. Чувствуя в себе силы на высшую деятельность, он грустно влачит дни свои по темным и грязным закоулкам чиновничьего быта, — и это съедает его, ибо с таким блестящим умом нельзя не иметь честолюбия. Ему еще тяжелее оттого, что он, по свойствам своего ума, неспособен к упорной, усидчивой кабинетной деятельности: ему необходимы воздух и пространство». Эта характеристика, данная еще молодому Гебгардту его приятелем, остается во многом верна, если судить по дневнику Е. Штакеншнейдер, и через двадцать дет, но с одною существенною поправкою: он вообще является человеком слова, а не дела: радикал, чуть не революционер на словах, он оказывается трусливым обывателем на деле, что обнаруживается, например, в эпизоде с прокламациями. В решительную минуту он готов спрятаться за спины других. Но в гостиных он незаменимый оратор и остроумец. На субботах у Штакеншнейдеров, по определению Елены Андреевны, он был «запевалою» в общем оживлении. В неизданном письме Марии Федоровны Штакеншнейдер к Полонскому от 13/25 июля 1857 г. есть фраза: «Гебгардт, по обыкновению, смешил до слез».