Михаил Шервуд - Байки

Отцы Витьки и Вовки Васильевых дружили с самого детства. Потом они женились на сёстрах-двойняшках, свадьба была в один день. Их жёны попали в роддом тоже в один день и в один день родили по парню. Только одна чуть пораньше, другая попозже. Но мать то ли Витьки, то ли Вовки при родах умерла, а её сестра, естественно, усыновила племянника.

В этот же день началась война, отцы новорожденных не увидели. А отец то ли Вовки, то ли Витьки домой не вернулся. А вернувшийся женился на сестре своей жены, что вполне естественно.

Витька и Вовка узнали от “добрых людей”, что один из них “горький сиротинушка”, потому что “матка евойная смертью померла” и он, горемычный, ”в чужом дому мается”.

“Добрые люди” всегда на посту, только мать и отец Витьки и Вовки так и не открыли братьям, кто из них кто. Только и узнали, что один из них родился чуть пораньше. Они так и выросли с одной фамилией, родными братьями. Так и не зная, кто из них старший брат, а кто, соответственно, младший.

Поселили их в нашей комнате и началось… Ну, то есть, как. С аванса они купили бутылку, “входную”, значит. Ну, сидим, тары-бары, всё такое. Вовка с Витькой о чём-то заспорили, мы не вдавались. В комнате шесть курящих, да под это дело - страшная вещь. Парни пошли в коридор покурить, нельзя уже было в комнате. Я остался, не помню уже почему. Голоса у братьев покрепчали, я посмотрел в их сторону. А тут Витька бутылкой Вовке по голове – трах! Тот голову успел убрать, вскочил и кулаком залепил Витьке в глаз. Они сцепились с такой яростью, что я просто обалдел. Ни разу такой ярости не видывал. Да ещё братья. Кинулся разнимать, так они с той же яростью оба набросились на меня. Ну, мне попало, чего там, и если бы парни не бросились на шум, они разделали бы меня вдрызг.

Растащили их, но понять, с чего они сцепились, смогли не сразу. Оказалось, они не пришли к единому мнению, кто из них старше. Потому что младший должен “подкоряться” старшему, а каждый из них старшим считал себя. И проблема эта стоит давно и остро, с тех пор, как “добрые люди “ им “открыли глаза”.

В самом деле, мама сама сказала, что один из них родился чуть пораньше, и ей они оба одинаково дороги, она вскормила их обоих своей грудью, так что нечего им и делить. Они родные братья, всё. Батя тоже говорил, что они родные. Но ведь, ёлы-палы, мужики, один из нас старше, так ведь! И младший брат должен “подкоряться” старшему, так ведь, а как иначе! Иначе–то не бывает, всегда есть младшие и старшие, так ведь! И всегда младшие…

Всё, говорю, я здесь самый старший, и мне оба “подкоряться” станете. А вот те фиг, ты нам никто. А кто вам кто? А мы сами знаем. Ну, мы с парнями сказали так: нам до этого самого места, кто из вас кто, только если ещё раз такой концерт, быть вам крепко побитыми. И младшему, и старшему.

Только всё это словеса, потому что нельзя жить в одной комнате с человеком, которому чистил рожу. Или который тебе. Без разницы. Так что они выясняли самый насущный для себя вопрос не реже одного раза в месяц. Частенько, то есть. Мы их усмиряли, как могли. И водой поливали, и на снег без одежды выбрасывали, а всё, в общем, без толку. Пока не появилась Надийка.

Это была такая классическая гуцулочка по имени Надия, то есть, Надежда. На неё глаз положили оба и всё шло к тому, что у братьев появится ещё одна причина сцепиться. И это при том, что обычно, между получками, это были такие родные люди! Слегка выпив, они оставались любящими братьями. А постепенно, перейдя какую – то грань, превращались в злобных существ, готовых буквально разорвать один одного. И надо же, стоит в этом состоянии одному из них попросить другого, скажем, дать ему спички, как второй заявлял, что он старший и не позволит всяким соплякам… и так далее.

Пока что они мирно выясняли, кому достанется девушка. Ну ясно же, что старшему, кто бы сомневался! Только она сама решила.

Она пришла к нам в комнату с тремя билетами в кино – для себя и братьев. А они как раз только-только… Я раскладывал по тарелкам салат, моя очередь была. Накал выяснения был ещё слабым, поесть было время. Надийка схватила мою тарелку – и по башке Вовке, я даже охнуть не успел. Салат разлетелся по комнате, Вовка вскочил: “Ты чего, девка?!” А она Витьке по физии слева-справа и говорит: “Ещё раз увижу - глаза выцарапаю. Да, да, тебе как раз.” Бить женщин у них принято не было, они стоят оба, таращатся на неё. А мы молчим, ждём, чего будет. Я раз дежурный, то стал молча подбирать салат. Она - фьють - и ушла. А чего приходила, мы поняли, когда под столом нашли три разорванных билета в кино. Так что продолжения представления не произошло. Мы тогда решили, что, может, тарелок поднакупить, что ли. Подешевле и потолще для усиления воздействия. Не то черепа у них толстые, всё никак не разбить. И Надийку приглашать. А она сама пришла. Девушка очень даже самостоятельная.

Пришла на следующий день: “Витя, Вовка, пошли погуляем.” Именно так: Витя и Вовка. Ну и нам стало ясно. Вовке – ещё нет. Вышли они, она взяла Витьку под руку, Вовка пристроился с другой стороны, а она ему: ты, говорит, иди со стороны Вити. Оп-ля! Ну и чего тут ещё?

Так что выяснения прекратились, мы думали, что временно. А тут Витька приходит и просит нас смыться на три-четыре часа. Ну понятное дело, потому что у Надийки в женских бараках свирепствует комендантша Рая Ашотовна, а у нас Витольд, мужик понимающий. Вот только дежурной Машке-дуре надо было втолковывать каждый раз, что это не её собачье дело потому что. А то хайло раскроет и несёт её, дуру. Не язык, а ветряная вертушка. Это вот потом, когда нас из бараков переселили в четырёхэтажные общаги, мы вкусили всякого от Раи Ашотовны. Пока всё было путём.

Просьбы погулять стали довольно регулярными, потому что лето ещё не пришло. А тут Хмырь. Мы пришли после прогулки, эта пара вышла из комнаты, Витька пошёл её провожать, тут рядом было. Вернулся Витька, а Хмырь Витьке: “Ну и как девка работает в койке? Гы-гы-гы!” И соответствующий жест. Витька, само-собой, ему в рыло, а Вовка с другой стороны. Всё путём. Конечно, будь Витька один, может быть, получилось бы иначе, но получилось так. Они взяли Хмыря под руки – и мордой об стенку. Хорошо припечатали.

Но этим дело не закончилось. Оказалось, Петьку–сержанта в барак принесло. Дозором обходил владенья свои. Спрашивает, мол, что за веселье у нас. Вовка говорит, дескать, у Хмыря рожа с утра не начищена, так мы помогли, очень человек просил, не могли отказать. И если ещё попросит, так мы всегда, и с открытой душой. Петька спрашивает Хмыря, будет ли он ещё просить. Хмыря колотит от злости: одно дело мы между собой, а тут этот Петька, гад позорный, а что Хмырь сделает? На Петьку полезет? Так Петька его, одной левой не разуваясь, да что там говорить. Ну и потом, даже если допустить нечто, так что с Хмырём потом будет после такого? Да ещё Хмырь на поселении, чуть чего - на карандаш. У Петьки не забалуешься. Мы Петьку чисто как человека и мужика уважали, а Хмырю это тоже не в дугу, а чтоб лягавого человеком считать, так вообще западло.