Артём Драбкин - Самоходчики

Приезжали командующие армиями и на ГАЗ-АА, и на «виллисах», и на «эмках», все в пилотках и плащ-палатках. Я три раза видел Георгия Константиновича Жукова. Мы стояли в окопе с самоходкой, рядом блиндажи были вырыты на случай воздушной атаки. В это время во время артобстрела погиб мой односельчанин и друг Иван Щелоков, служивший в 1-м дивизионе. После войны я долго искал его могилу, и нашел только в 1973 году.

Петр Дмитриевич Пудов у могилы своего друга Ивана Щелокова, которую разыскивал два года, Германия, 5 декабря 1975-го года.

Дальше была Берлинская операция. 16 апреля 1945 года началось наступление с плацдарма. Мне запомнилась сильнейшая артподготовка. Казалось, что после такой стрельбы все сровняли с землей. Наша бригада еще стояла за Одером. И мы видели, сколько самолетов летело громить врага: туда идут высоко, а оттуда низко. Стреляли и бомбили, дым и скрежет. Мы двинулись вперед на второй день Берлинской операции. И оказалось, что немецкая оборона держится крепко. В этот день погиб наш механик-водитель Иван Краснов.

Фронтовой друг Петра Дмитриевича Пудова Леонид Долженко, погибший в ходе Берлинской наступательной операции, 13 марта 1945-го года.

Так получилось, что он накануне поссорился с командиром, тот был моложе его, он требовал все приказы с ним как с механиком-водителем согласовывать. Доложили о конфликте командиру дивизиона, и Ивана перевели на другую машину. И только перевели, как в первом же бою он сгорел. Нашим новым механиком-водителем стал Сергей Герасимов, 1926 года рождения. Самые сильные бои разгорелись около Зееловских высот. Вроде бы и высота небольшая, но крутая, даже танки туда не могли пройти, так круто было. И впадина сзади. Самоходки на прямую наводку не поставишь, нужно бить минометами или штурмовиками. Потери у нас были большие. За три дня наступления потеряли половину дивизиона. Много неприятностей приносили фаустпатроны, которые били с 30–50 метров. У каждого фаустника имелся специальный глубокий бетонированный колпак, который не любой снаряд брал, только прямое попадание с самолета тот бетон разрушало. Погиб мой друг Николай Долженко. Их самоходка залезла в болото, командир машины, лейтенант Мясников, выскочил, и начал руководить, чтобы она задом вышла. В это время снаряд попал в борт, и все три члена экипажа сгорели. Затем мы стали свидетелями, как от попадания фаустпатрона сгорела СУ-76. Члены экипажа из нее выскочили, отбежали метров на 15, и повалились вниз головой. Только из-под танкошлема видны опаленные волосы. Когда мы их перевернули, то увидели, что у всех глаза лопнули и вытекли от давления.

Мы пошли сначала левее Берлина, соединились с войсками 1-го Украинского фронта и пошли на столицу Германии. Бои в Берлине запомнились постоянными перестрелками. Пулеметы и автоматы не смолкали ни на минуту. Я оставил надпись на Рейхстаге: «Берлин. Пудов. 8-е мая 1945-го года», и расписался. В этот день мы двинулись к Эльбе и я получил сильнейшую контузию. Снаряд попал в левый борт самоходки, ударил рикошетом по броне, вмятину сделал, осколок пролетел в нескольких сантиметрах от головы. Я полностью оглох. И до сих пор у меня звенит в голове.

9 мая 1945 года мы остановились неподалеку от Эльбы, я охранял самоходку на привале. Перед боем на часах стояли автоматчики, чтобы мы выспаться могли, а на марше приходилось самим браться за автомат. Стояли в каком-то населенном пункте, рядом был кирпичный забор высотой метра полтора, мы его пробили и поставили самоходку. И вдруг рано утром началась страшная стрельба. А мы уже научились распознавать, кто стреляет, мы или немцы. Даже могли определять на слух разрывы своих и вражеских снарядов. А тут били ППШ. Думаю, что такое, разбудил сразу же своих, потом бежит Костя, наводчик с соседней самоходки, и кричит: «Кончилась война! Победа! Победа!» Мы обнялись с ним, начали стрелять вверх. Выпили 100 грамм «фронтовых», нам их каждый день давали, но никто не злоупотреблял.

А во время войны водку часто пили?

Я, как наводчик, никогда не пил, ведь нельзя идти в бой пьяным. А вот заряжающему, к примеру, можно было выпить, он все равно снаряд в затвор вставит даже пьяный. Как непьющему водку или спирт доверяли только мне, потому что я был молодым и вообще не любил этого дела. У меня под сиденьем лежало четыре снаряда, и Василий Петрович Железняк сделал в одном из них хранилище для спирта, даже замочек повесил. Он меня звал «Петушок». И говорил: «Когда я захочу, Петушок, ты мне дай спирту». Но мне всегда было боязно, ведь вдруг бой, ведь не знаешь, когда начнется. Так что он иногда на колени становился и просил: «Петушок, дай 100 грамм». Но как же ему не дать?! Он и пьяный прекрасно заряжал.

Вас автоматчики в бою сопровождали?

Да, были они у нас. В бою мы их оставляли в окопах или ложбинах, ведь если они за нами побегут, то их из пулеметов быстро постреляют.

П.Д. Пудов со своим отцом Дмитрием Семеновичем, 1943 г.

Какие цели Вы больше всего поражали в бою?

Исключительно пулеметные точки противника. Мы хорошо могли их выбивать. Для борьбы с танками использовались СУ-85 и СУ-100, или СУ-152, мы же сопровождали в атаке пехоту. Иногда били по блиндажам и артиллерийским позициям.

Доводилось стрелять с закрытых позиций?

Нас использовали только на прямой наводке. Вот в Берлине, в ходе городских боев, несколько раз пробивали брешь в зданиях по координатам, тогда стреляли по карте — давали 10 осколочно-фугасных снарядов.

Что было самым страшным на войне?

Неизвестность. Постоянно ждешь, что будет: или на нас полетят снаряды, или еще что. Мы, молодые, лучше переживали бои, чем самоходчики старшего возраста — к примеру, заряжающего дома ждали дети и жена. Когда в бой идешь, всегда заметно, что человек нервничает. Хорошо помню, как пожилой заряжающий той самоходки, где экипаж от фаустпатрона сгорел, на ужине ходил туда-сюда, не разговаривал ни с кем — чувствовал человек, что что-то плохое случится. Мы, молодежь, ничего не чувствовали. Или судьба такая, или что.

Какое было отношение к партии, Сталину?

О репрессиях мы ничего не слышали, и знали одно, что надо воевать за Родину, за Сталина. Если бы мы знали, что происходило с теми, кто попал в плен к немцам — это страшное дело.