Отто Скорцени - Секретная команда. Воспоминания руководителя спецподразделения немецкой разведки. 1939—1945

Любой бывший узник нюрнбергской тюрьмы непременно вспомнит об одном человеке, которого тогда знал каждый. Я имею в виду католического тюремного священника капитана отца Сикстуса О’Коннора. Уже сама фамилия говорила о его ирландском происхождении. Об этом же свидетельствовал и его темперамент. Он регулярно через равные промежутки времени посещал в камерах тех заключенных, которые этого хотели, и никогда без пожелания не заводил разговор на религиозные темы. Одна только манера человеческого участия в судьбе узников превращала их в его друзей. Только с ним можно было поговорить на темы, не касавшиеся прошлого и самого процесса судебного разбирательства. В результате ему удавалось разомкнуть тесный круг мрачных мыслей, в плену которых незаметно для себя оказывался каждый заключенный. Если у кого-то под воздействием страха внезапно просыпались религиозные чувства, то отец Сикстус, как мне кажется, сразу же различал искренность таких проявлений. А если они исходили из конъюнктурных соображений, то он их не принимал. Отец Сикстус не являлся ловцом душ для своей церкви.

Описывая события в Нюрнберге, нельзя не сказать о персонале тюрьмы из числа немцев. Это были немецкие солдаты, попавшие в плен, а затем отпущенные на свободу и добровольно пожелавшие остаться в качестве гражданских служащих. За редким исключением, их поведение в отношении всех заключенных отличалось корректностью и дружелюбием. Среди них оказались и два моих земляка. Они относились ко мне особенно хорошо, что действительно было очень трогательно. Их небольшие, естественно запрещенные, знаки внимания, выражавшиеся то в передаче кусочка пирожного или чашечки крепкого кофе, то в брошенной невзначай шутке, помогли мне пережить немало тяжелых часов. Один из них прежде был рабочим в Вене, а другой — мелким крестьянином в Нижней Австрии, и я должен честно признаться, что меня буквально распирало от гордости, когда они в разговоре между собой называли меня «наш Скорцени». У меня возникало тогда такое чувство, будто меня уже после войны наградили высоким орденом.

21 ноября меня неожиданно перевели в так называвшееся «свободное крыло для свидетелей». Правда, до того я написал два соответствовавших прошения. Возможность вновь оказаться среди людей и целыми днями вести разговоры с ними явилась для меня большим облегчением. Удивительным оказалось лишь то, что среди шестидесяти, а то и восьмидесяти обитателей крыла для свидетелей лишь единицы могли служить примером и эталоном поведения для меня и еще пары таких же относительно молодых сидельцев.

Нам, настоящим фронтовикам, а также людям рассудительным, уже давно стало ясно, что многие наши так называемые «вожди» никоим образом не являлись полубогами. Во многих случаях они вообще не заслуживали того, чтобы их так называли.

Эти «вожди» были обыкновенными людьми со своими ошибками и слабостями. Но мы все же ожидали, что после крушения Германии они по крайней мере сохранят выдержку и станут защищать все то, что годами прославляли, не терпя никаких возражений. Меня буквально потрясло, что именно здесь, в Нюрнберге, оказалось немало бывших «вождей» высокого ранга, которые повели себя как жалкие слабаки.

Приведу лишь один пример, поскольку в этой книге я не хочу перебирать грязное белье. Речь идет о бывшем рейхс — лейтере Аманне [305] Аманы Макс (1891–1957) — партийный деятель НСДАП, имперский руководитель печати, рейхслейтер и обергруппенфюрер СС. , который не постеснялся на полном серьезе заявить, что Адольф Гитлер буквально заставил его построить себе на озере Тегернзее имение стоимостью полтора миллиона рейсмарок. Ему якобы такая роскошь была не по душе. Для полноты следует добавить, что он являлся постоянным распространителем самых нелепых слухов о ближайшем окружении Гитлера. Лично я сам был свидетелем, когда отец Сикстус сказал по этому поводу, что ему такие рассказы совсем не интересны, а Аманна Бог простит.

Раз в неделю нас отводили в подвальные помещения, где были оборудованы душевые. Уже в первый раз по пути туда мне бросилась в глаза кипа простыней, и я подумал: «Неужели нас решили побаловать постельным бельем?»

Три недели при взгляде на это богатство меня мучил данный вопрос, и в конце концов я не выдержал, схватив из стопки при возвращении в камеру три простыни. Две из них в тот же вечер были мною подарены — одной удостоился болевший и не встававший с постели уже несколько дней фельдмаршал Бломберг [306] Фон Бломберг Вернер Эдуард Фриц (1878–1946) — немецкий военачальник, генерал-фельдмаршал, в 1933–1938 гг. министр имперской обороны (с 1935 г. — имперского военного министерства) Германии. Во время Второй мировой войны находился в отставке. После войны привлекался к Нюрнбергскому процессу как свидетель. Умер в американском военном госпитале от рака. , а другой — мой земляк, бывший министр генерал Глейзе фон Хорстенау [307] Глейзе фон Хорстенау Эдмунд (1882–1946) — немецкий военный и государственный деятель; генерал пехоты и группенфюрер С А. С мая г. являлся членом австрийского земельного правительства. С г., будучи начальником германской военной миссии в Хорватии, оказывал поддержку хорватским фашистам в осуществлении антисербского террора. В мае 1945 г. арестован американскими войсками. На Нюрнбергском процессе привлекался в качестве свидетеля. Покончил жизнь самоубийством в лагере Лангвассер около Нюрнберга, когда стало известно, что он будет выдан правительству Югославии. . На следующее утро оба они заверили меня, что никогда еще им не доводилось так хорошо выспаться. Я был рад этому, а добытая простыня сопровождала меня в течение всех трех лет моей неволи.

Прошли Рождество и Новый год, а в феврале 1946 года нам сделали еще одно послабление, разрешив почтовую переписку с родными и близкими. Теперь, по крайней мере, мы знали, живы они или нет и где находятся. Иногда некоторые из нас получали и печальные известия о том, что адресат умер или пропал без вести.

Как-то раз мы заметили непонятные и проводившиеся в спешном порядке военные приготовления — при въезде в тюремный двор из деревянных кольев сооружались противотанковые заграждения, а по углам из мешков с песком — пулеметные гнезда. Даже в переходах внутри здания площадки для часовых укреплялись бронеплитами, а численность охраны во много раз возросла.

Мы с огромным удивлением взирали на все это и не могли найти объяснения происходившему. Так продолжалось до тех пор, пока в камеру не вошел улыбающийся отец Сикстус. То, что рассказал святой отец, даже мне показалось невероятным. Дело заключалось в том, что в офицерской кают-компании он познакомился с одним генералом, имевшим хорошие контакты с руководством, осуществлявшим данные меры по усилению безопасности.