Отто Скорцени - Секретная команда. Воспоминания руководителя спецподразделения немецкой разведки. 1939—1945

Где-то в середине июля 1947 года меня привели к коменданту тюрьмы, и я увидел большое число незнакомых мне людей. Исключение составляли только полковник Р., который в свое время со мной фотографировался, и мистер Гарри Т. Корреспонденты держали свои фотоаппараты наготове, и, судя по всему, здесь готовилось какое-то очень важное действо. Когда же в помещение, как было объявлено, ввели еще восемь арестованных из числа немецких солдат 150-й танковой бригады (еще один был тяжело болен, лежал в госпитале, и мы его до конца процесса так и не увидели), стало ясно — нам собираются предъявить обвинение.

Я внимательно вгляделся в лица своих сообвиняемых и убедился в том, что шестерых из них вижу первый раз в жизни. Между тем полковник Р. начал зачитывать обвинительное заключение, а мистер Гарри Т., который, видимо, вновь начал работать на стороне обвинения, — переводить текст на немецкий. Второй пункт обвинения в моей голове вообще никак не укладывался. В нем говорилось о наличии какого-то совместного плана и заговора, а в конце прозвучало: «…жестоко обошлись с американскими военнопленными, которых они пытали и убили. Имена и общее число жертв не установлено. Однако их было не менее ста».

Дальнейший текст обвинительного заключения я почти не слушал. Судя по всему, его второй пункт потряс моих боевых товарищей не меньше, чем меня, — за два года моего заключения на всех допросах я категорически отвергал что-либо подобное. Здесь следует оговориться, что чтение обвинительного заключения заняло несколько дней.

В течение этих дней я ожидал каких-либо доказательств по данному пункту, но так и не дождался. В результате в последний день предъявления обвинения полковник Р. был вынужден снять пункт номер два, а председатель суда сделал полковнику замечание, особо подчеркнув, чтобы этот пункт больше нигде не фигурировал. Позднее в одной доверительной беседе мне стало известно, что обвинение в убийстве военнопленных выдвинули лишь для того, чтобы состряпать в отношении нас обвинительное заключение. Меня это просто возмутило! И даже объяснение, что в 1947 году начали проводить только те процессы, которые были связаны с обвинением в убийстве, меня ни в коей мере не удовлетворило.

После оглашения обвинительного заключения нас вывели в тюремный двор, где я решил познакомиться с шестью неизвестными мне сообщниками и выяснил, что их «пристегнули» для количества. Затем журналисты стали задавать мне вопросы, на которые получали только однозначные ответы. Мне с трудом удалось скрыть от них бушевавшую внутри меня ярость, когда вопросы коснулись второго пункта обвинения. Газетчикам я сказал примерно так:

— Обвинять нас в составлении плана и заговоре с целью совершения убийства — это полная чушь! Из девяти так называемых соучастников шестерых я вижу впервые в жизни.

Данная смелая оценка ситуации вылилась затем в известных газетах в крупные заголовки: «Скорцени характеризует процесс как полную чушь». Конечно, подобное выражение с моей стороны являлось определенной дерзостью, но, говоря так, я и не мыслил давать подобную оценку всему процессу.

Последовавшие после предъявления обвинения три дня прошли для нас (пяти офицеров ВМС, трех офицеров сухопутных сил, одного офицера войск С С и меня) в тягостном ожидании. Нам были выделены три американских защитника: подполковник Роберт Д. Дерст, подполковник Дональд Макклюр и майор Л.И. Хорвитц. Разбив нас на группы, они проводили весьма изощренные допросы, однако их цели были мне непонятны. Ответ на данный вопрос я получил от нашего главного защитника подполковника Роберта Д. Дерста только в последний день допросов. Тогда он впервые протянул мне руку для рукопожатия и заявил, что больше не сомневается в нашей невиновности и будет защищать нас как близких ему людей. Стоит отметить, что этот человек сдержал данное им слово.

Позже он объяснил, что согласно судебному порядку, который должен был соблюдаться и во время дознания, проводившегося в Дахау, ему как защитнику в ходе объективного расследования предписывалось тоже заниматься поисками правды. Поэтому он и проводил с нами столь жесткие допросы.

Вскоре к трем американским защитникам добровольно присоединились еще семь немецких адвокатов. Я честно сказал им, что на денежное вознаграждение с нашей стороны им рассчитывать не следует, поскольку все мы являемся настоящими нищими. Самое большее, что мы могли сделать, — это выдать ничем не подкрепленную расписку о расчетах в будущем.

Большую радость я испытал, когда через несколько дней из Зальцбурга к нам прибыл мой земляк доктор Пейрер-Ангерман, которого отличала исключительная честность. Выяснилось, что в Зальцбурге он добился своего ареста, чтобы вместе с другими пленными попасть в Германию, а затем в Дахау.

— В Зальцбурге, прежде чем решиться на такой шаг, я сначала навел справки насчет вас, — честно признался он после приветствия. — Все отзывы были только положительными.

Еще через несколько дней нам пришлось принять два весьма нелегких решения. Дело заключалось в том, что подполковник Дерет честно сказал мне, что может рассчитывать на успешное завершение процесса только в случае нашей совместной работы. Дерет потребовал от нас письменное согласие на то, что только он может определять способ ведения защиты и никакой другой защитник без его одобрения не вправе что-либо предпринимать. С другой стороны, подполковник обязывался перед принятием любого решения советоваться со мной, как лидером обвиняемых. Для меня это означало взвалить на себя тяжелейший груз ответственности за судьбу, а может быть, и жизнь своих боевых друзей. По желанию подполковника Дерста место для свидетелей на процессе должен был, по возможности, занимать я один и брать защиту всех на себя.

Мне пришлось размышлять достаточно долго, прежде чем дать окончательный ответ, и я решил согласиться лишь в том случае, если мои товарищи по несчастью уполномочат меня на это после демократически проведенного голосования. Сразу скажу, что все обвиняемые согласились предоставить подполковнику Дерсту широкие полномочия и выказали мне полное доверие, уполномочив меня представлять их интересы.

Первым видимым последствием такого шага явилось сложение тремя немецкими адвокатами с себя полномочий по нашей защите, так как не были согласны с предоставлением американскому адвокату таких широких прав. Начало, прямо скажем, было не из лучших, но, как показало время, принятое нами решение оказалось правильным.

Недели перед началом процесса прошли нервозно — одна дурная весть сменялась другой. Первоначально подполковника Дерста состав трибунала из девяти человек весьма устраивал. Мне же очень не понравилось то, что представитель обвинения по мальмедскому процессу подполковник Эллис, с которым отношения у нас не сложились, стал в Дахау начальником группы по расследованию военных преступлений.