Лоранс Скифано - Висконти: обнаженная жизнь

Однако первой его любовью стал театр. «Каждая новая постановка, — скажет он, — ввергала город в состояние крайнего возбуждения. Да разве мог мальчуган вроде меня устоять перед театром?» По вечерам он кладет на туалетный столик в спальне матери записочки: «Мамочка, куда мне лучше завтра пойти — на Альду Борелли в „Джоконде“ в театре Каркано или на фильм в кинотеатре Чентрале» «Я бы охотно отпустила тебя в любое из этих мест по твоему выбору, — отвечает мать на обороте записки, — если бы ты не шлялся по крышам», или ну, или «если бы ты не поссорился со своим братом Гвидо». Театр! «Я родился с ароматом сцены в крови, — напишет впоследствии Лукино, — нашей домашней, устроенной на виа Черва, и поразительной, волнующей сцены театра „Ла Скала“».

Как и все княжеские жилища эпохи Возрождения, дворец Висконти имеет свой прелестный маленький театрик, совершенно любительский, но, тем не менее, газеты той поры публикуют подробные отклики на его спектакли. По благороднейшей традиции миланского общества, представления даются в пользу известных благотворительных организаций, в числе которых Общество защиты детей-сирот и Приют королевы Елены; комедии Гольдони, водевили, легкие и сатирические ревю, либретто и тексты, сочиненные Иоахимом von Icsti (это не кто иной, как граф Джузеппе Висконти — буквы его фамилии лишь переставлены на немецкий манер). На веерах с гербом рода Висконти тонким шелком вышиты названия этих фейерверков, этих веселых легкокрылых вечерних бабочек: «Полюс заселяется», «Немного о любви», «Ради поцелуя», «Кто умеет играть… пусть научит меня»; в этом театре аристократы и крупные миланские буржуа в самых изысканных костюмах подают друг другу реплики, а на следующий день еженедельник Illustrazione Italiana перечисляет имена и титулы актеров: графиня Дурини, маркиза Анна де Виллаэрмоза, графиня де Альбертис, маркиз Понти, граф Альберто Локателли и не имеющая титулов, но «облагороженная» несметным состоянием Ада Баслини; упоминаются здесь и имена организаторов этих роскошных частных празднеств: неисправимый соблазнитель, любимец всего Милана граф Кастельбарко, герцог Уберто, граф Джузеппе и, наконец, вызывавшая единодушное восхищение «своим участием в спектакле очаровательная хозяйка дома Карла Висконти ди Модроне, высокая, бледная, стройная, всегда невероятно элегантная»: ее неожиданным перевоплощениям публика аплодирует особенно бурно: вот она — маркиза в расшитом золотом платье с горностаевой отделкой, в напудренном парике с ленточками и бантиками; вот — дама эпохи Возрождения в длинных, достойных кисти прерафаэлитов нарядах; а вот дерзкая рыночная торговка зеленью, которая, уперев руки в пышные бедра, стоит у тележки с овощами и травами и что-то выкрикивает низким хрипловатым голосом с простецкими интонациями, с почти таким же «вульгарным тоном», какой был у герцогини Германт — «в нем звенело ленивое жирное золото провинциального солнца». Впрочем, она могла помнить, как разговаривала ее бабушка, тоже катавшая тележку с лекарственными травами по северному кварталу Милана, рядом с густонаселенным районом Порта Гарибальди…

Для Лукино и мать, и отец были воплощенным театром. Его отец был управляющим директором общества, которое возглавлял Марко Прага, автор множества буржуазных драм, в том числе «Идеальной жены», в которой в 1890 году блистала Элеонора Дузе.

Но все же из всех искусств в семье Висконти на первом месте всегда была музыка. В 1911 году герцог Уберто жертвует крупную сумму в 50 тысяч лир на приобретение картин и найденных во время археологических раскопок предметов, связанных с историей «Ла Скала» и выставленных на продажу в Отеле Друо, заложив фонд театрального музея «Ла Скала», где сам герцог служит директором с 1912 по 1918 годы. Снискавший славу оригинала, граф Гвидо — получивший за свой высокий рост прозвище Вымпел — колесил по городу на велосипеде, и его густая черная борода развевалась по ветру. Он изобрел причудливый, величественных размеров клавесин, издававший, к его великому удовольствию, престранные звуки. Он встречался с Шёнбергом, Веберном и отдавал предпочтение всем новомодным музыкальным течениям, что редко случается с миланцами. Гвидо обожал Дебюсси и играл пассажи из его пьес на рояле в гостиной, в то время как на стену проецировали абстрактные многоцветные изображения.

Но самые глубокие и стойкие эстетические переживания юного Лукино были связаны не с братьями отца, а с матерью: с уроками гармонии и контрапункта, которые она каждое утро давала своим детям. Занятия всегда начинались ровно в шесть, даже если накануне она танцевала на балу или принимала гостей и спала лишь несколько часов. «Возможно, — признавался Лукино Висконти, — это самое драгоценное мое воспоминание; я все еще вижу отблеск неясного света на виолончели и чувствую легкую мамину руку на моем плече…»

Весенними вечерами в его детскую, «куда он всегда уходил спать пораньше», доносились аромат лиловых глициний из сада и звуки музыки из гостиной второго этажа. Донна Карла брала аккорды из «Бориса Годунова», играла отрывки из Равеля, Дебюсси, но главное — токкату и фугу Сезара Франка, которую так и не может вспомнить мать в «Туманных звездах Большой Медведицы». Наконец, есть еще и воспоминания о театре «Да Скала»: маленький Лукино вместе с матерью следил по партитурам за исполнением, когда за пультом стоял Тосканини… Ему было шесть лет, когда он впервые смотрел спектакль из семейной ложи, той, что находилась слева от сцены, в первом ряду, под номером 4, прямо над «мистическим заливом»: это был салон, располагавшийся на одном уровне с оркестром, обитый красным дамастом и украшенный зеркалами. «В „Ла Скала“ мы чувствовали себя как дома, наша ложа была местом, способным воспламенить воображение, больше расположенное к театральной игре: она имела номер 4, находилась рядом со сценой, на расстоянии вытянутой руки от оркестровой ямы: от громких звуков медных духовых звенело в ушах».

Ничто не могло отвлечь мальчика от происходившего на сцене:, он жадно впитывал тщательно отработанные движения, голоса, и даже запахи… «Мое первое воспоминание о „Ла Скала“, — говорил Висконти, — относится не к музыке. Оно связано с балетом „Пьетро Микка“, сюжетом которого является героический подвиг борца за независимость Пьемонта. В 1706 году Микка помешал французским войскам овладеть Туринской крепостью. Французы вырыли для этой цели подземный ход, но Пьетро проник туда, отослал своих людей и взорвал себя, завалив проход. Честно говоря, — продолжает Висконти, — из всего балета я помню только световые пятна, взрывы и едкий запах пороха, заполнившего нашу ложу…»

Взрывоопасный, буйный, грозовой, в первую очередь театральный, а уж потом музыкальный — таким был «Ла Скала» той эпохи. Висконти навсегда запомнил «гром аплодисментов», звучавший в «битком набитом, волнующемся, как море, театре». Его детство будет освещено яркими огнями люстр зрительного зала и кроваво-красными лучами софитов, столь любимыми постановщиками Верди, Пуччини, Вагнера и Штрауса. Как и Мишель Лейрис, но раньше, чем автор «Возраста мужчины», Висконти «оплакивал смерть веронских любовников, восхищался балеринами в трико, кубками из золоченого картона, игрой света и другими роскошествами Вальпургиевой ночи, содрогался, когда шут Риголетто по ошибке убивал собственную дочь, задыхался вместе с Радамесом и Аидой, обреченными на смерть от удушья в подземной темнице; покидал гору Мон-Сальват вместе с Рыцарем Лебедя, пил из кубка безумия с Гамлетом…» Мифология великих произведений оперного репертуара воспламеняла воображение юного Висконти. Будоражило его фантазию и немое кино, представлявшее целую галерею исторических персонажей — здесь были Агриппина, Брут, Юлий Цезарь, Гарибальди и даже Марко Висконти; [11] Марко Висконти — персонаж одноименного романа Томмазо Гросси, написанного в романтическом ключе в подражание Вальтеру Скотту. (Прим. ред.) в кино были и масштабные драмы на античные сюжеты — «Последние дни Помпеи», «Quo vadis?», «Кабирия», где дивы изображают роковые страсти, будучи словно облачены в ауру трагедии.