Николай Палибин - Записки советского адвоката. 20-е – 30-е годы

— Вы знаете, товарищ защитник, я никогда не упал бы с лошади, это не в моих правилах, но мне показалось, что вы попали нечаянно в меня, — сказал судья.

Придя домой в разорванных калошах и с ботинками, полными воды и грязи, я свалился и заснул мертвым сном. Через некоторое время меня вызвал к себе прокурор и стал расспрашивать о нашем путешествии. Я рассказал.

— Значит, вы были обстреляны в степи неизвестными лицами, а затем отбивались от волков и разводили огонь? — сделал вывод из моих слов прокурор. Оказалось, это был запрос от Северо-Кавказского краевого суда по рапорту судьи о его «работе в деревне» с опасностью для жизни. Очевидно, это в его партийном деле было отмечено особо, как заслуга перед революцией. Допрашивались также кучер и секретарь.

У меня в душе все же было поганое чувство в связи с моей агитационной речью в пользу колхозов по делу на хуторе Скобелевском. Однако в один прекрасный день ко мне по маловажному делу с этого хутора пришел клиент. В разговоре он сказал мне:

— Уж очень нам всем на хуторе понравилась ваша речь: как вы ловко ихнее сало им же за шиворот вылили. Мы ведь тоже понимаем, что вам надо было людей спасать. А машины что? Они действительно и пашут, и косят, и молотят, но они же вслед и увозят все зерно от нас, а нам выточки остаются. Очень вы хитро подъехали к ним, а судья рот и раззявил.

Прощаясь с моим клиентом, мы крепко пожали друг другу руки, и на душе у меня просветлело.

В судах в эти годы начались дела о «ямах». В них крестьяне зарывали свое зерно, пряча его как последний кусок хлеба от ненасытного правительства, в страхе перед приближающимся голодом. Первым показательным процессом в нашем районе было дело в станице Старо-Михайловской. На скамье подсудимых сидел какой-то высокий и худой человек. Одет он был в старые рваные опорки на босу ногу, в короткие штаны и в неуклюжий, с дырками, овчинный кожушок, не подходящий к его большому росту. Он крепко им запахнулся и держал руки на животе, точно он у него болел. Всклокоченная борода и нечесанные волосы, нависшие на глаза, и вся его фигура напоминали забившегося в угол зверя.

Много я видел людей на скамье подсудимых, но этот человек произвел на меня впечатление доведенного жизнью и обстоятельствами до крайности. По делу выступал прокурор. В тех случаях, когда обвиняемый не имеет защитника по соглашению, суд дает ему «казенного» (каковым и был назначен я).

По советским законам расследование по делу производится народным следователем; он же пишет и «обвинительное заключение» как вывод из своего расследования. Хотя статьи 111 и 112 Уголовно-процессуального кодекса предписывают ему быть объективным, но само собой понятно, что все народные следователи страдают явно выраженным обвинительным уклоном. Прокуроры обычно утверждают это обвинительное заключение, и дело идет в суд. Мало того, тот же следователь, по поручению прокурора, может выступать на суде в качестве и обвинителя. Таким образом, об отсутствии объективности у советских народных следователей двух мнений быть не может.

Вообще, мало ли что по закону предписывается. Например, ст. 206 того же УПК, украденная Советами из дореволюционных сводов, предписывает следователю по окончании дела вызвать обвиняемого в свой кабинет и предъявить ему все следственное производство для ознакомления. Обвиняемый может прочесть все дело, сделать из него выписки, снять копии и т. д. Затем следователь обязан спросить обвиняемого, не желает ли он чем-нибудь дополнить следствие: вызвать новых свидетелей, приобщить к делу новые документы и пр. Если обвиняемый выразит такое желание, следователь должен его удовлетворить или, отказав, написать мотивированное об этом постановление, чтобы видно было, что это не произвол следователя, а решение, вызванное какими-то соображениями.

Но эта статья существовала только для изучающих советское право, а не для обвиняемых. Для последних были лишь типографские бланки с отпечатанным текстом: «Следственное производство мне предъявлено, и никаких ходатайств не имею» (место для подписи). За всю свою долголетнюю практику я не видел, чтобы обвиняемый возбуждал какие бы то ни было ходатайства у следователя или чтобы ему предъявлялось следственное производство.

В старое время следователь не писал обвинительного акта и все производство передавал прокурору, который мог действительно критически отнестись к чужому труду: он составлял обвинительный акт, если находил дело достаточно выясненным, или направлял его на доследование. Затем судебная палата, состоявшая из трех судей с многолетним опытом, утверждала обвинительный акт, направляла дело вновь на доследование или прекращала дело. В случае утверждения обвинительного акта дело поступало в Окружной суд, где обвиняемого судили 12 человек, не зависящих ни от партии, ни от правительства, но избранных по жребию. Судили по совести и человеческому разуму. Налицо были действительно судебные гарантии. Кроме того, весь судебный персонал был воспитан на прекрасных идеях либеральной эпохи императора Александра Второго, выведшего своими реформами Россию на путь свободного прогресса. Эти судебные работники, получая скромные оклады, как люди, преданные идее, твердо держали в своих руках чистое, ничем не запятнанное знамя, на котором красовались слова: «Правда и милость да царствуют в судах». Этим судом и этим знаменем Россия могла гордиться перед всеми странами мира.

Как написано в советских законах, так и случилось: в показательном процессе о «яме» в станице Старо-Михайловской против затравленного человека выступал в качестве обвинителя тот самый следователь, который вел дело. Судьей был партиец Филиппов, который по согласованию с районным партийным комитетом должен был провести этот первый процесс с шумом и треском. При нарсудье, конечно, как и положено, два народных заседателя. Зал местного клуба был переполнен.

— Подсудимый, встаньте! — сказал судья. — Встаньте, повторяю я вам!

Обвиняемый встал и, туго запахнувшись кожухом, нагнулся, как бы ожидая удара и прижимая руки к животу.

— Признаете вы себя виновным?

Он не ответил.

Началось очень короткое следствие, и для произнесения речи поднялся прокурор. С митинговыми приемами и выкриками, как всегда делается в таких случаях, прокурор неистовствовал:

— Товарищи, вы видите врага народа, он не выполнил задание и зарыл зерно в землю, чтоб оно там сгнило и не досталось трудящимся… И не один он, нам известны все, кто попрятал зерно, вот у этого оно под соломой спрятано, а у этого зарыто под печкой, — тыча пальцем в толпу, кричал оратор, — все будут выведены на свет, беспощаден пролетарский суд к преступникам против власти трудящихся…