Вячеслав Дегтяренко - Тáту

— Вячеслав Иванович, я знаю, вы в Кяхту собрались за отношением? — поинтересовалась Зоя Владимировна — фельдшер медпункта. Вместе с мужем она служит в бригаде спецназ десять лет. На прошлых прыжках он сломал малоберцовую кость и два месяца провёл в госпитале. Сто десятый прыжок. Никто не застрахован от случайностей.

— Да, Зоя Владимировна. Возьму отгул да съезжу с ночевкой.

— В Кяхте раньше наша бригада стояла. Меньше проверок было. Двести пятьдесят километров, а природа и люди другие. Вам понравится… Есть раздолье, где бегать. Народ добрее. У меня к вам просьба будет. Передадите посылку для моей мамы. Я вот тут немного собрала для неё. Тушёнка, сгущёнка, масло. Вы ведь вечерним поездом поедете? У неё и переночуете… В письме я ей всё про вас написала.

— Спасибо, Зоя Владимировна. Вы прям мысли мои читаете. С удовольствием передам.

Поезд Москва-Улан-Батор прибыл на приграничную станцию Наушки в 22:30. В вагонах остались лишь монголы-челночники. Русские поездами в Монголию редко ездят. Дешевле перейти границу пешком и далее на попутке. Через час дороги в трясущемся на ухабах переполненном ржавом ПАЗике показалась долгожданная Кяхта. Пассажиры с клетчатыми сумками растворились в её малоосвещённых улицах, а я ушёл передавать передачку.

— Спасибо вам, доктор! — сказала сухощавая старушка, пряча письмо в карман фартука, — и дочери передавайте «спасибо» за консервы… Как там, Юра, хромает?

— Да, ещё на костылях… А вы письмо дочери прочли?

— Конечно…

— А до госпиталя далеко?

— Это на другом краю города. Из подъезда направо и прямо километра четыре. Справа на холме будет госпиталь.

Я вышел из деревянного двухэтажного барака и пошел по пустынной улице в сопровождении своры дворняжек. Городок освещался яркой полной луной, и казалось, уже давно спал. Лишь у киоска уныло качался фонарь, да редкие горожане покупали пиво, чипсы, сигареты. Теплилась надежда на ночлег в госпитальной палате.

— Вали отсель!

— Я — офицер, приехал на собеседование к начальнику госпиталя.

— Сейчас собак спущу… ишь шастают по ночам! — крикнул пьяный голос из сторожки госпитального КПП.

Визит в единственную гарнизонную гостиницу не обнадёжил. Портье затребовал пятьдесят рублей. Поужинав банкой кильки в томате, столовским хлебом и бутылкой пива, попытался уснуть на подоконнике в подъезде.

— Эй, пьянь, пошел отсюда… Насцышь здесь ещё… Сейчас милицию вызову, сука… — разбудил меня голос местного домочадца.

В Кяхте я бывал летом, когда всех молодых офицеров Забайкалья привезли сюда на трёхдневные полевые сборы, чтобы проверить их навыки стрельбы, строевого шага и физическую подготовку. Летом она казалась живописной и напоминала север Украины. Изучая её зимние ночные улицы, слегка припорошенные снегом и угольной пылью, в сопровождении собак и продувающего ветра я пришёл к выводу, что ночь не продержусь.

— Слышь, парень, у меня есть десять рублей с собой. Может, хотя бы в кресле переночую.

— Давайте вашу десятку. Я вас впущу в номер, но в шесть утра вы должны уйти, чтобы вас не застал комендант гостиницы. Согласны?

Я был согласен на всё. И провалившаяся до пола койка с отсутствующим бельём и холодный пустой шестиместный номер мне показались спасением этой ночи.

— Товарищ капитан, пора вставать. Через тридцать минут придёт комендант. Я вам горячий кофе принёс.

Я смотрел на улыбающегося бритоголового солдата с подносом в руках, на котором стоял гранёный стакан растворимого кофе, и был безмерно рад. Чему, я тогда ещё полностью не осознавал. Наверное, судьбе, которой было угодно, чтобы я не стал инфекционистом и не попал служить в инфекционное отделение кяхтинского госпиталя, где мне пообещали палату-люкс для семьи «на первое время».

04.01.2000 г.

Поезд Улан-Удэ — Чита. В первый раз еду в Читу по собственной инициативе и за свой счёт. Набрал подарков: пиво, водка, бальзам, конфеты. Кроме последнего — всё предназначено во имя одной цели — перевода в Кяхтинский военный госпиталь, что на границе с Монголией, на должность начальника инфекционного отделения. Ещё недавно днём я мечтал убежать из части на «лучшее место», стать, наконец-то, реальным доктором. Но что-то во мне оборвалось… и желание постепенно угасло.

Зачем люди пишут? Способ поделиться самим с собою собственными мыслями или для будущего анамнеза. А может от депривации в общении, хотя у меня есть друг Андрей, есть Давид, есть более далекие… или нет? Я пока не знаю, но чувствую это своим сердцем, которое несколько гипертрофировано, как и мои чувства.

Четыре месяца думал о том, как буду встречать Новый 2000-й год с друзьями, в тёплой весёлой компании. В ноябре написал рапорт на имя начмеда СибВО с просьбой направить меня в Чеченскую Республику. Забыли… Или подполковник Дураков потерял его по пути в Читу?

Мысль остановилась вместе с остановкой локомотива. Поезд прибыл на станцию Петровский завод. Сорокаградусный завод сковывает все члены, дыхание замирает где-то на половине вдоха, кожу обжигает леденящий холод, чувствуешь себя на иной планете. Сегодня бродил мелкими перебежками от одной согревающей амбразуры до другой, прячась в тепле магазинов, т.к. двадцатиминутное пребывание на свежайшем забайкальском воздухе приносит максимум дискомфорта от анестезии носа и щёк до игольчатого покалывания пальцев рук-ног. Вечный забайкальский кайф! Как люди выносят такие морозы?

В декабре я уже надеялся, что через месяц буду заведовать отделением кяхтинского госпиталя. К Новому году понял, что и этому не суждено сбыться, по крайней мере так легко, как мне казалось. Внезапно оказался ценным и незаменимым начальником медицинского пункта, которого все в части любят и уважают, а начальник разведки СибВО не хочет освобождаемого ваканта, и попросил меня найти адекватную себе замену. Странно! Это на бирже труда в Санкт-Петербурге можно ваканты опубликовывать. А здесь как? Бурятская биржа представляет собой малоиспользуемый терминал, да я и не слышал, чтобы в подобных учреждениях публиковались вакансии для военных врачей. Из моих однокурсников в ЗабВО никто так и не прибыл служить. Сомневаюсь, чтобы из других округов кто-нибудь дал согласие на перевод. Что делать? В соседней десантной части начальник медпункта ждал замены семь лет, прежде чем его отпустили поступать в клиническую ординатуру. Неужели и меня постигнет такая участь?

Совместим ли эгоизм с любовью? — вопрос без ответа. Моисеев поет, что первый не рождается для последней. «Жизнь расточает каждого из нас, подобно глупцу, проигрывающему свои деньги шулеру…»

Опять поезд. В плацкартном вагоне от холода пар валит изо рта, и даже горячий чай помогает временно. Что же будет ночью? В такую холодрыгу особо не разоспишься.