Десмонд Сьюард - Семья Наполеона

Во время государственного банкета в Сен-Клу, который состоялся 18 мая после провозглашения Империи, во всеуслышание было объявлено, что не только Жозеф и Луи стали принцами, но и их супруги тоже удостоены титула принцесс и обращения «Ваше высочество». Элиза и Каролина остались без титулов. Одна из фрейлин Жозефины, мадам де Ремюза, пишет; «… С мадам Баччиоки и мадам Мюрат едва не случился удар, когда они услышали о различии между ними и их золовками. В особенности мадам Мюрат не могла скрыть своего негодования… Во время обеда она совершенно не могла совладать с собой и, услышав, как император несколько раз назвал супругу Луи (Гортензию) принцессой, была не в силах сдержать слезы. Ей пришлось выпить несколько стаканов воды, чтобы как-то скрыть свое волнение, и делать вид, что она занята пищей, но под конец рыдания взяли над ней верх. Мадам Баччиоки постарше и лучше владеет собой, поэтому она не расплакалась, но держала себя резко и надменно, особенно по отношению к фрейлинам…»

Элиза и Каролина отправились по домам в бешенстве. Несомненно, они видели в этом еще одну победу Жозефины.

Буквально на следующий день, как сообщает нам мадам де Ремюза, которая находилась в соседней комнате, Каролина имела с глазу на глаз беседу с Наполеоном в будуаре императрицы. (У Элизы хватило благоразумия остаться дома, ведь неприязнь брата была ей прекрасно известна). Из будуара доносились рыдания и вопли. Каролина «требовала объяснения, почему с ней и с сестрами так жестоко обошлись, обрекая их на публичное презрение, в то время как на чужаков, как из рога изобилия, сыпались милости и титулы». Император холодно отвечал: «Послушать тебя, так можно подумать, будто я тебя ограбил, отняв все наследство нашего батюшки-короля». Каролина решила разыграть последнюю карту и без чувств рухнула на пол. Как ни странно, один из самых выдержанных мужчин в мире попался на крючок этой старой как мир женской хитрости. На следующий день официальный журнал «Moniteur» объявил: «Принцы и принцессы Франции удостоены титула Императорского высочества. Сестры императора будут носить такой же титул». В добавок ко всему Баччиоки в спешном порядке был повышен в ранге до генерала и получил сенаторское кресло.

Родительница всего клана тоже не собиралась отказываться от своей доли почестей. Она так расстроилась, что покинула Рим, чтобы отправиться на воды в Лукку. 9 июля Феш по ее просьбе написал Наполеону, жалуясь, будто редкие письма сына усиливают ее нездоровье.

И далее: «Твоя матушка желала бы получить титул, формальный знак отличия. Она весьма расстроена, что одни люди именуют ее «величеством» или «императрицей-матерью», в то время как другие обращаются к ней «Ваше императорское высочество», как и к ее дочерям. Ей не терпится узнать, какое решение принято в отношении ее». Случалось, что и Летиции тоже не хватало благоразумия. После длительных споров со знатоками этикета, которые каким-то чудом сохранились от старого режима, ее сын остановил свой выбор на следующем: «Мадам, мать Его величества императора», в обиходе императорского двора сей титул сократился до «мадам мать».

Это было совсем не то, чего ожидала Летиция. Оскорбившись, она решила не участвовать в коронации. Ее сыновья Люсьен и Жером — последний все еще запятнанный позором своего брака с американкой — не были признаны императорскими принцами. Приглашения на коронацию они не получали.

До самого последнего момента Бонапарты пытались воспрепятствовать тому, чтобы в предстоящей церемонии Жозефина тоже получила корону. В самом начале ноября император горько жаловался графу Редереру на своих родственников: «Судя по всему, вы забываете, что без меня мои братья — ничто. Они лишь потому стали великими людьми, что я их сделал таковыми. Все, что французы слышали о них, исходило из моих уст. Во Франции найдутся тысячи людей, сослуживших стране лучшую службу. Я никогда не считал моих братьев естественными наследниками своего могущества. Я просто видел в них подходящих людей, способных удержать власть, пока истинный наследник не достигнет совершеннолетия».

В особенности Наполеон был зол на Жозефа. «Когда я отправился в Египет, то доверил ему все свое состояние. Он до сих пор не предоставил мне никакого отчета. Все, чего хочется Жозефу, все, чего ему надо, — чтобы казна платила ему миллион в год, за то что он будет прогуливаться по Парижу в шикарном платье и цилиндре». Наполеон был полон решимости сохранить брак с Жозефиной. Он пришел в бешенство, когда Жозеф «осмелился заявить, что ее коронация противоречит его «интересам», будто это только усилит претензии детей Луи по сравнению с его собственными».

После чего добавил: «Они (Бонапарты) завидуют моей жене, Евгению, Гортензии, любому, кто окажется возле меня. Могу сказать одно, что у моей жены нет ничего, кроме бриллиантов и долгов. У Евгения всего каких-то 20 тысяч франков. Я ужасно привязан к этим детям, ведь они всегда старались угодить мне. Моя жена добрая, отзывчивая женщина, и она ничем не обидела их. Ей просто хочется немного поиграть в императрицу, иметь прекрасные бриллианты, красивые наряды и прочие модные безделушки. Да, и она получит свою корону! Ее коронуют, даже если это будет стоить мне 200 тысяч солдат!»

Было и еще одно возражение против миропомазания Жозефины. В глазах церкви она даже не была замужем. Вот почему 1 декабря под покровом тайны состоялась религиозная церемония. Таинство бракосочетания совершил Феш — несомненно, против собственной воли.

Коронация состоялась 2 декабря 1804 года. Некоторые дамы двора начали сооружать прически в два часа ночи, чтобы вовремя успеть в Нотр-Дам. Улицы были полны народу, хотя, судя по всему, зевак влекло в первую очередь любопытство, а не ликование. Несчастный папа Пий VII был вынужден ждать в течение нескольких часов на троне внутри холодного нетопленого собора, напротив заметно большего по размерам императорского трона. Перед тем как выехать в 10 часов из Тюильри, Наполеон схватил за рукав брата, подтащил его к зеркалу и сказал: «Жозеф! Видел бы нас наш отец!» Несомненно, оба щеголяли самыми изысканными нарядами. Бархатный камзол императора фиолетового цвета был перепоясан шелковым бело-золотым кушаком. Поверх был накинут короткий пурпурный плащ, расшитый золотыми пчелками (новый герб Наполеона). Жозеф был в белой шелковой тунике, расшитой золотом, и ниспадающей, подбитой горностаем мантии ярко-алого цвета, также усыпанной золотыми пчелками. На обоих были мягкие широкополые шляпы в стиле семнадцатого века, с загнутыми вверх полями, страусовыми перьями и россыпью бриллиантов в придачу. Жозефина была в платье из белого атласа, расшитом пчелками, поверх которого была наброшена пурпурная мантия. Жозефина даже позаботилась о том, чтобы косметику ей наложил миниатюрист Изабе. «Императрица, вся в бриллиантах, с прической из тысячи крошечных локонов в стиле эпохи Людовика XIV, выглядела не больше чем на двадцать пять, — вспоминает верная ей мадам де Ремюза. — На ней была бриллиантовая тиара, ожерелье, серьги и пояс — все это великой ценности, императрица смотрелась в наряде с присущей ей элегантностью. Все придворные до единого облачились в пурпурные плащи, расшитые золотом и серебром, — это все были творения Изабе. Он лично смоделировал каждый костюм, и лучшие актеры и актрисы того времени были приглашены, чтобы обучать придворных ношению парадного платья.