Десмонд Сьюард - Семья Наполеона

Жером уговорил французского поверенного дать ему взаймы необходимую сумму, и в сочельник 1803 года, хотя невеста была протестанткой, они с Бетси обвенчались по католическому обряду. Совершил таинство венчания доктор Кэррол, первый архиепископ Балтиморский. Когда же новость достигла Франции (через колонки одной британской газеты), Наполеон пришел в неописуемый гнев, хотя всего несколькими годами ранее наверняка бы счел такой брак неслыханной удачей. Жером написал матери «Никак не могу дождаться, когда же я, наконец, представлю тебе мою возлюбленную супругу». Однако это был тот единственный раз, когда Летиция заняла в матримониальных делах сторону старшего сына. Тот отдал распоряжение французскому поверенному прекратить ссужать Жерома деньгами и вдобавок приказал последнему немедленно отплыть домой на французском судне. Поверенному также надлежало проследить, чтобы никто из французских офицеров не позволил «юной особе», т. е. Бетси, взойти на борт корабля, причем со всей откровенностью было заявлено, что если «мисс Патерсон» ненароком попытается высадиться во Франции, ее необходимо тотчас отправить назад в Америку. В свете такой реакции Жером не рискнул возвращаться во Францию вплоть до 1805 года. И хотя нам нетрудно проникнуться сочувствием к Бетси, которая была на несколько голов выше его, однако вполне понятно, почему этот брак так взбесил его брата.

Все эти семейные неурядицы были тем более огорчительны, что Первому консулу в тот момент было вовсе не до них. В стране впервые за шестьдесят лет удалось добиться сбалансированного бюджета. За ее пределами, однако, Амьенский мир грозился обернуться обыкновенным перемирием. В мае 1805 года возобновились военные действия против англичан, и несмотря на все свои прежние обещания, Наполеон приступил к созданию в Булони ударного флота, где он сконцентрировал «армию Англии». На Даунинг-Стрит начали подумывать о политическом убийстве. Атмосфера накалялась.

Самый опасный из всех роялистов, Жорж Кадудаль, свирепый ветеран Вандеи, в строжайшей секретности прибыл во Францию на английской лодке. Его план был довольно прост. Он лишит жизни Первого консула, а тем временем в страну прибудет один из принцев Бурбонов, чтобы начать переговоры о реставрации. Кадудаль без особых приключений добрался до Парижа с отрядом преданных сторонников, но там их уже поджидала полиция. Их схватили в марте 1804 года, суд же состоялся в июне, и Кадудаль отправился на гильотину. В феврале полиция обнаружила, что генерал Пишегрю, бывший наставник Наполеона в училище в Бриенне, тоже был втянут в заговор. Генерала арестовали. Генерал Моро, на первый взгляд закаленный республиканец, тоже оказался причастен к этому делу и тоже был арестован. Вскоре Пишегрю был обнаружен задушенным у себя в камере. По официальной версии, это было самоубийство, но в действительности — дело рук тайных агентов. «Его смерть представлялась необходимой», — заметил Бурьен. От Моро, героя Гогенлиндена, избавиться было не так-то просто, вот почему его отправили в изгнание, где он нашел пристанище в Соединенных Штатах. Не оставляет никаких сомнений тот факт, что Бернадот тоже был причастен к заговору, но получил помилование исключительно ради Дезире.

В характере Наполеона была одна параноидальная черта: «Неужели меня, подобно псу, ожидает смерть на улице, — негодовал он. — Мои потенциальные убийцы чуть ли не ходят в святых! Они покушаются на мою жизнь, и я отвечу войной на войну!». Не зря он был корсиканцем и рассматривал ситуацию с точки зрения вендетты: если Бурбоны пытались убить его, он попытается убить Бурбона (в своем завещании он оставил некоторую сумму денег человеку, пытавшемуся убить Веллингтона). Талейран и Фуше поддерживали его намерения. Самым одаренным из живших в изгнании французских принцев был юный герцог Энгиенский, последний представитель дома Конде. Жил он по ту сторону французской границы в нейтральном маркграфстве Баденском, поблизости от своей обожаемой возлюбленной. В ночь на 14 марта 1804 года он был схвачен отрядом французских драгун и доставлен в венсеннскую крепость. Там он предстал перед военным трибуналом, разумеется, противозаконно, и был расстрелян ранним утром через неделю после похищения. Смертный приговор подписал Мюрат, получивший вскоре по цивильному листу 100 тысяч франков.

Несмотря на все кровопролитие предшествующих лет, французы были повергнуты в ужас. Жозефина плакала, не стесняясь слез, ничуть не пытаясь скрыть свои истинные чувства. Даже женщины семейства Бонапартов на сей раз сочувствовали ей. Элиза написала письмо-протест, черновик которого составил для нее ее литературный друг Л. де Фонтан. Летиция, хотя для нее вендетта была не в новость, была тоже шокирована. Вполне возможно, что именно после возвращения из Италии, как сообщает Жером, «она вся в слезах горько упрекала Первого консула, а тот слушал, не проронив ни слова». Она сказала ему, что это вопиющее зверство, за которое Наполеону никогда не будет прощения, что он попросту поддался вероломным советам людей, которые в душе были его врагами и только злорадствовали, когда он запятнал свое имя подобным преступлением. Как ни странно, в этом случае ее сын действительно испытывал неловкость и пытался загладить вину перед Летицией. Он выделил матери щедрую пенсию в 120 тысяч франков и заказал у Жерара ее портрет во весь рост. Однако Летиция осталась при своем мнении.

Тем не менее убийство герцога Энгиенского оставалось не более чем вендеттой. Оно не только вселило ужас в Бурбонов и тех кто их поддерживал, но и еще раз доказало сливкам «нового общества», среди которых было немало влиятельных цареубийц, что какую бы форму ни принял режим Бонапарта, он никогда не вернется к прошлому. Перед тем как отправиться на гильотину, Жорж. Кадудаль прозорливо заметил: «Я пришел посадить на трон короля, а вместо этого посадил императора».

Бонапарт не осмеливался провозгласить себя королем Франции. Вместо этого он пытался создать некий сплав революции и прошлого в обличье нового вида монархии, взяв за образец возрождение Западной Римской Империи в рамках державы Карла Великого. Его собственная, наполеоновская, империя имела все шансы появиться на свет, т. к. ее создатель полностью уничтожил всякую оппозицию. Таким образом, Франция превратилась в тоталитарное государство, которое держали в постоянном страхе министерство полиции. Высокая Полиция и с полдюжины других полицейских формирований, представлявших собой не что иное, как разветвленную сеть, созданную для подавления всякого недовольства, которой блестяще руководил Фуше. Собственно говоря, для организации оппозиции не осталось никакой почвы. Кроме того, Наполеон сознательно поддерживал тех, кто приобретал конфискованные поместья бывших аристократов; так как они в равной мере страшились как равноправия населения, так и реставрации Бурбонов. Как заметил Жак Тюлар, «основание империи означало диктатуру Комитета общественного спасения в пользу богатых, которые неплохо нажились на революции».