Десмонд Сьюард - Семья Наполеона

Элиза, синий чулок в семье, заполнила свой элегантный парижский особнячок Отель Морена писателями, учеными и художниками. Такие живописцы, как Давид, Изабе и Гро были там постоянными гостями. Она также сделала своим близким другом «академика», поэта и оратора Луи де Фонтана, с которым поддерживала регулярную переписку. Скорее всего, они не были любовниками. Угловатые прелести Элизы, должно быть, пришлись не по вкусу даже прихлебателю Фонтану. Салон Элизы почтил своим присутствием даже такой маститый литературный лев, как Рене де Шатобриан, и она сумела-таки уговорить Наполеона, чтобы он вычеркнул имя того из черных «эмигрантских» списков. Кроме того, вместе с Люсьеном Элиза была любительницей домашних спектаклей, в особенности ей нравилась вольтеровская трагедия «Альзира», в которой она, нарядившись в облегающее розовое шелковое трико, играла заглавную роль. Первый консул жаловался, что она появляется «на фиглярской сцене едва ли не голой». Элиза основала общество литературных дам и даже придумала для них особое платье, которое носила и сама (Лаура Пермон описывает его как нечто среднее между еврейским, греческим, римским и средневековым нарядом). В этих утонченных кругах Баччиоки наверняка смотрелся более чем нелепо. Их дружба с Люсьеном как-то увяла, после того как последний покинул Мадрид, и поэтому для Баччиоки требовалось подыскать новое место. В конечном итоге он получил командование двойной бригадой и был направлен в гарнизонный городок. Элиза была только счастлива избавиться от него, однако продолжала время от времени наносить визиты в роли этакого самозваного полковника, решая за супруга, кого из офицеров повысить в чине, а кого отправить в отставку. Причем с последними она держала себя столь же вызывающе надменно, как и с дамами в Тюильри.

Несчастный Баччиоки пребывал в постоянном страхе перед супругой, которую, по его словам, все больше и больше раздражала его глупость.

Несомненно, Полина отличалась среди сестер самым скверным поведением. Вынужденная сопровождать своего Леклерка в Сан-Доминго (Гаити), она мучительно переживала разлуку с последним любовником, актером «Комеди Франсез» Пьером Пафоном. Злые языки поговаривали, что Первый консул отправил с глаз подальше свою необузданную младшую сестрицу, чтобы положить конец ее бесчисленным скандальным романам. Семонвиль, старый приятель ее корсиканского детства, рассказывал барону Мунье: «Я был одним из ее любовников. Нас было пятеро, пользовавшихся ее благосклонностью под крышей одного и того же дома, до того как она отбыла в Сан-Доминго… Величайшая потаскуха, но зато какая соблазнительная». Как-то раз в Сен-Ле она провела три дня подряд в постели с будущим маршалом Макдональдом, запасшись в спальне необходимой едой и напитками. К тому же она постоянно выкидывала фортели в Тюильри и даже могла прилюдно показать язык Жозефине. Перспектива покинуть Париж повергла ее в слезы, и она жаловалась Лауре Пермон: «Как только мой брат может быть столь жесток сердцем, что отправляет меня в изгнание к дикарям и змеям? В любом случае, я больна, я умру, прежде чем доберусь до места». Лаура заверила подругу, что та будет неотразимо смотреться в креольском платье, и истерика Полины немного утихла. «Ты и впрямь так считаешь, Лаура? — спросила она. — Я действительно стану еще привлекательнее, если наряжусь в креольский тюрбан, короткое приталенное платье и нижнюю юбку из полосатого муслина?». Немного утешившись, она вместе с маленьким сыном отплыла из Франции в 1801 году. В Сан-Доминго она проявила удивительную стойкость, даже когда казалось, что чернокожие вот-вот овладеют столицей, и отказалась эвакуироваться. Ее также немного заинтересовало колдовство вуду, что она даже выразила желание встретиться с бароном Субботой, однако встреча так и не состоялась.

Леклерк делал все, что в его силах, чтобы отражать нападения черных, однако не прошло и года, как его самого унесла желтая лихорадка. Обливаясь слезами, Полина положила ему в гроб прядь своих волос и вернулась с телом покойного мужа во Францию, ступив на родную землю перед новогодним праздником 1803 года. Здесь она поселилась на Рю-дю-Фобур-Сен-Оноре в Отель де Шарос, приобретенном ею у герцогини де Шарос за 400 тысяч франков. Вскоре этот дом приобрел прозвище «Полинино гнездышко», а ее великолепные лошади и кареты вызывали всеобщее восхищение. (Ныне в этом особняке располагается посольство Великобритании).

Несмотря на всю свою красоту, вдова Леклерк частенько ставила режим в неловкое положение, и не только из-за своих любовников, от одного из которых заразилась венерической болезнью, по всей видимости, гонореей, к счастью, быстро излечимой. Ее речь, все еще с сильным итальянским акцентом, была до неприличия фривольной, манера держать себя рассеянной, даже если и милой, а взгляд поражал какой-то удручающей пустотой. Ее наряды, на которые она тратила огромные деньги, отличались необычайной экстравагантностью. Полина имела обыкновение ходить к гадалкам, в особенности к тем, что пользовались картами Таро или же читали будущее по яичному белку, брошенному в стакан с водой.

В августе 1803 года, менее чем через год после смерти Леклерка, несмотря на отчаянные просьбы Наполеона соблюсти более длительный и достойный траур, Полина вышла замуж во второй раз, причем бракосочетание совершил сам папский легат, кардинал Капрара. По своему богатству и рангу новоявленный жених был пока что самым крупным уловом, попавшимся в сети к Бонапартам. Князь Камилло Боргезе, принц Сульмоны, Россаро и Виваро, герцог Чери и Поджо Нативо, барон Краполатри, был богатейшим человеком Италии и владельцем самых прекрасных бриллиантов в Европе. Он принял республиканские принципы, дабы спасти семейные капиталы, хотя его брат по тем же причинам занял сторону реакции, что, однако, не мешало им пребывать в полном согласии. Камилло было двадцать восемь лет, он был смугл, невысок ростом, но элегантен. Он стал первым, кто появился в Тюильри в придворном платье со времен Людовика XVI. Вскоре после бракосочетания новоявленная княгиня нанесла неожиданный визит Жозефине в Сен-Клу, облачившись в платье из зеленого бархата, сплошь расшитое полной коллекцией бриллиантов Боргезе, прекрасно зная, что, застигнутая врасплох, ее ненавистная невестка окажется в простеньком домашнем муслиновом платьице.

Прибыв в Рим, Полина тотчас невзлюбила дворец Боргезе (нынче клуб Каччи) и римское общество. Черная, (папская) аристократия была, по ее мнению, столь же чопорной и холодной, как дворец ее супруга, то есть страдала теми недостатками, в которых нельзя было упрекнуть саму Полину. Более того, Камилло, хотя его и трудно было назвать импотентом в полном смысле этого слова, оказался в постели не столь уж пламенным любовником. К тому же у него имелись явные гомосексуальные склонности. Еще до отъезда из Парижа, когда Лаура Пермон пожелала ей счастливого медового месяца, Полина воскликнула; «Медовый месяц с этим идиотом!» Вскоре она уже жаловалась своему дяде кардиналу: «Уж лучше бы остаться вдовой Леклерка, имея 20 жалких тысяч франков в год, чем выйти замуж за евнуха!» В 1804 году под предлогом слабого здоровья она упорхнула во Флоренцию, где заказала у Кановы два своих скульптурных портрета в образе Венеры Торжествующей, по ее собственному предложению, обнаженной, если не считать легкой драпировки. Когда некая дама ужаснулась ее дерзости позировать без одежды, Полина ответила: «А почему бы нет? В студии замечательный камин!» Князя Камилло статуи повергли в шок, и он приказал поставить их под замок на чердаке дворца. Полина снова принялась, как перчатки, менять любовников. Разгневанный Первый консул заявил, что не пустит сестру на порог Тюильри, если та посмеет заявиться туда без супруга. Супруг Каролины, Иоахим Мюрат, в конце 1800 года получил командование армией наблюдения (нечто вроде пожарных войск), хотя Жозеф мечтал заполучить это местечко для своего шурина Бернадота, которому Наполеон все еще не доверял, и не без причины. После этого Мюрат провел несколько лет в Италии, где в 1801 году получил пост главнокомандующего и в придачу к нему солидное жалованье и щедрые льготы, так что его годовой доход вырос до 84 тысяч франков. Уже с самых первых дней их брака Каролина, которая частенько наведывалась в Париж, судя по всему, потихоньку изменяла супругу, впрочем, как и он ей, только более явно. В июне 1801 года Люсьен доложил в письме Жозефу, что «несмотря на то, что их сестра заверила генерала, что находилась в доме брата, в действительности она нашла себе в Париже иное пристанище. Ее супруг круглый дурак, и жена просто обязана наказать его тем, что за месяц не пошлет ему ни единой строчки». Люсьен не раскрывает имени загадочного возлюбленного Каролины. Тем не менее брак не распался, и, будучи в Милане, Каролина с Мюратом вели в роскошном дворце царскую жизнь. Более того, они быстро обзавелись тремя детьми, двумя мальчиками и девочкой, которых Каролина частенько забирала с собой в Париж. Там они останавливались в их особняке с его знаменитыми Большим салоном. Зеленым салоном и Фиолетовым салоном, где всегда было полным-полно блестящих офицеров кавалеристов, готовых исполнить любую прихоть упрямой генеральши. В январе 1804 года Мюрат получил пост военного губернатора Парижа, с заметно выросшим жалованьем, и тотчас взял в дом самого искусного из столичных поваров. Каролина заказала свой портрет у ветерана придворной живописи мадам Виже-Лебрен, которая снова вошла в моду и которую Каролине удалось вывести из себя. На протяжении всего позирования в комнату то и дело врывались, портнихи и парикмахерши — им, видите ли, требовалось добавить к внешности мадам Мюрат новые штрихи, — что приводило в бешенство несчастную художницу. Последняя проглотила еще одно оскорбление — была вынуждена довольствоваться лишь половиной своего гонорара. Бывшая подруга Марии-Антуанетты и Каролины Неаполитанской рассказывает нам в своих мемуарах, что, когда последний сеанс позирования пошел к концу, она заметила нарочито громко, так, чтобы ее могла услышать Каролина: «Настоящих принцесс писать несравненно легче». Но объект ее усилий, должно быть, пришла в восторг от весьма льстивого портрета, скрадывавшего короткие ноги и чрезмерно крупную голову, и одарила художницу улыбкой. Мало кто удивился тому, что брак Луи и Гортензии оказался сущим бедствием. Даже Наполеон вынужден был признать, что этот союз имел место только благодаря «воплям Жозефины». Что касается Летиции, то Люсьен сообщает нам в своих секретных мемуарах, что «наша матушка даже не собиралась скрывать, что взбешена этим браком. В нем она видела триумф ненавистного ей семейства». Вскоре сам Луи заявил, что его якобы силой принудили жениться на девушке. Не прошло и несколько недель, как он оставил ее, сначала ради армии, а затем, кочуя по разнообразным водам. Помня о злобных науськиваниях Люсьена (что она-де ожидает ребенка от Первого консула), Луи боялся, что супруга произведет на свет младенца до истечения девяти месяцев. Но случилось, что она родила сына после восьми месяцев беременности. Это был Наполеон Шарль, который, так как Жозеф имел одних дочерей, стал единственным наследником Бонапартов. За исключением, пожалуй, одного только Первого консула, все остальное семейство настаивало на признании ребенка незаконнорожденным. Не без подсказки со стороны, Луи вскоре воссоединился с супругой, чем еще больше увеличил ее страдание. Из-за своей хворобы он мучился постоянными болями, и его кисти и предплечья были частично парализованы. Дома он вел себя как неврастеник, одержимый мыслями о воображаемой неверности Гортензии. Каждую ночь он со свечой в руке обыскивал ее комнату, пытаясь обнаружить любовников. Наполеон упрекнул брата, что тот «обходится с молодой женщиной так, словно муштрует полк». Рассеянная и капризная, она, однако, была не из тех, кто легко сдается перед жесткой супружеской дисциплиной.