Десмонд Сьюард - Семья Наполеона

Достигнув Рошфора, Наполеон обосновался в небольшой крепости на прибрежном островке Экс. Тем временем Жозеф зафрахтовал на имя месье Бушара американский бриг «Коммерс» водоизмещением 200 тонн, направлявшийся в Чарлстон, Южная Каролина, с грузом коньяка. Здесь он совершил единственный неоспоримо благородный жест за всю свою жизнь. За несколько дней до этого власти арестовали его, по ошибке приняв за императора, но затем отпустили восвояси. И хотя Жозеф был выше ростом и не таким полным, он понял, что может выдавать себя за брата, поэтому предложил остаться на Эксе, изображая из себя Наполеона, после того как последний отплывет на «Коммерс» в Америку под именем Бушара. Это предложение было отвергнуто, как недостойное для чести бывшего императора Франции.

15 июля Наполеон взошел на борт судна Его величества «Беллерофон», пребывая в заблуждении, что принц-регент предложит ему убежище в Англии.

Жозеф оказался более практичным. Его секретарь, американец Джеймс Карре, раздобыл в Рошфоре у вице-консула визы для «месье Бушара» и четырех его спутников, и ночью 24 июля Жозеф отплыл в Америку. 7 августа он ступил на сушу в Нью-Йорке. Во время этого вояжа его корабль был перехвачен двумя английскими фрегатами для проверки паспортов всех находившихся на борту пассажиров. Пока длился досмотр, «месье Бушар» оставался внизу, ссылаясь на морскую болезнь. Когда же шкипер «Коммерс» узнал, кто в действительности его пассажир, то заявил, что «скорее бы позволил судну взлететь на воздух, нежели выдал Жозефа». «Именно этого мне и хотелось бы избежать!» — воскликнул тот.

Само собой разумеется, Жозеф оставил Жюли во Франции, где она якобы находилась в полной безопасности вместе с Дезире.

Люсьен успел добраться до Булони, однако затем неожиданно принял иное решение: вместо того чтобы искать содействия у англичан, направился в Италию, где был немедленно арестован и брошен в темницу в крепости Турина. Покинув Мальмезон, Жером скитался некоторое время вокруг Парижа, а затем вернулся в столицу, где прятался в доме одного корсиканского башмачника. Людовик XVII грозился расстрелять его, но Фуше устроил для Жерома побег в Швейцарию, после чего тот направился в Вюртемберг, дабы воссоединиться с супругой. Однако разгневанный отец Екатерины тотчас посадил зятя под арест в мрачном замке Геппинген, где его родная дочь маялась на протяжении всех «Ста дней». Позднее чету перевели в не менее мрачный замок Элльванген, в порядке домашнего ареста.

«Мадам мать» в течение некоторого времени оставалась в Отель де Бриенн, куда она снова вселилась, весьма самонадеянно полагая, что Людовик XVIII позволит ей и дальше жить в нем. Летиция доказывала, что уж коль старой герцогине Орлеанской, вдове цареубийцы Филиппа-Эгалите, дозволено остаться, то и она имеет на это право. Она полагала, что Феш тоже сможет остаться. Вскоре их постигло горькое разочарование — им было приказано немедленно покинуть пределы Франции. Как и следовало ожидать, кардинал отказался это сделать, не получив астрономической денежной компенсации. В ответ на это заявление правительство попросту снабдило Летицию и Феша паспортами до Рима и с эскортом доставило их до границы. Со свойственной ему добротой Пий VII, к раздражению многих кардиналов, принял их в «вечном городе» с распростертыми объятиями.

По мнению Бурбонов, Гортензия отплатила им черной неблагодарностью, и, чего она совсем не ожидала, ей было приказано покинуть Францию. Она лишилась благосклонности русского императора, который тоже отказал ей в протекции. Гортензия сначала нашла прибежище в Карлсруэ, а затем в Аугсбурге.

Союзники действительно пребывали в состоянии шока и поэтому были полны решимости не допустить повторения «Ста дней». Англичане предложили отправить Бонапарта в пожизненное изгнание в удаленную островную колонию Святой Елены в Южной Атлантике — «самый невзрачный и неприветливый кусок скалы из тех, что можно себе представить», лежащий в сотнях миль от африканского берега, где изгнанник находился бы под постоянным присмотром. Сюда он и прибыл 17 октября 1815 года. Здесь Наполеону предстояло провести свою последнюю и в некоторых отношениях самую блестящую кампанию.

В целом женщины клана более философски восприняли утрату своего положения, нежели мужчины.

«Я заметила, что во время политических потрясений мужчинам обычно присуща меньшая стойкость духа, нежели женщинам, — писала бывшая королева Гортензия. — Они, как правило, быстрее поддаются отчаянию и унынию. Причины этому явлению очевидны. Мужчина, главным образом, руководствуется собственными амбициями, и поэтому вполне естественно, что если он осознает себя неудачником, (это огорчает его более всего на свете), то легко теряет присутствие духа. С другой стороны, женщина руководствуется большей частью своими чувствами и поэтому бывает сломлена только тогда, когда разбито ее сердце».

Годы, проведенные Наполеоном на острове Святой Елены, можно по праву назвать мученическими. Его резиденции Бриар и Лонгвуд обычно описывают в духе уютных сельских домиков из романов Джейн Остин — смехотворное сравнение. В действительности это были примитивные жилища, пусть даже и довольно просторные по масштабам отдаленной колонии. Император был лишен не только роскоши, но и элементарных домашних удобств и с самого начала был вынужден терпеть настоящий дискомфорт Самым ужасным из неудобств стал губернатор острова сэр Хадсон Лоу, представлявший собой худший тип равнинного шотландца, сурового и неприветливого, единственным опасением которого было — как бы его узник не удрал с острова, как это произошло на Эльбе. Окруженный горсткой преданных ему людей Наполеон, казалось, проводил все свое время, играя в карты, бильярд или шахматы, или же в разговорах с редкими гостями Святой Елены, которым было дозволено повидаться с ним. Однако в отличие от папы, которому он когда-то отказал даже в бумаге и чернилах, Наполеон получил необходимые письменные принадлежности и секретарей. Это послабление изменит курс европейской истории, так как под предлогом диктовки мемуаров Бонапарт в действительности создавал наполеоновскую легенду.

Что бы ни говорил он о своей «династии» преданному графу Дьедонне де Лас-Казу, чтобы тот включил эти материалы в пропагандистский «Мемориал Святой Елены», то, что он в действительности думал о них, было высказано генералу Бертрану (эти мемуары никогда не предназначались для публикации и были расшифрованы только в 1949 году). «Я полагаю, что, будь я готов пожертвовать Жозефом, мне был бы обеспечен успех. Ни для кого не секрет, что Жозеф не умел толком ничего делать. Более того, он считал себя великим полководцем. Он признавал, что я, возможно, его превзошел, но это, пожалуй, и все. Он считал себя выше Сюше, Массена и Ланна». Не менее язвительно отзывался Наполеон и о своем младшем брате; «Когда Жером приблизился к Пултуску (недалеко от Варшавы), то ему взбрело в голову потребовать, чтобы Мюрат передал ему командование кавалерией. «Ты с ума сошел! — сказал я ему. — Неужели ты и в самом деле считаешь, что способен повести за собой целый эскадрон? Какое удивительное самомнение!» Подумав, Бонапарт добавил: «Я совершил ошибку, сделав Жерома королем Вестфалии. Мне следовало определить его каким-нибудь незначительным немецким князьком!»