Луи-Жозеф Маршан - Наполеон. Годы изгнания

Маршалы вернулись в Фонтенбло [69]и рассказали императору о том, как благожелательные намерения императора Александра внезапно изменились, когда он узнал об отступничестве корпуса Мармона, а также о своих безуспешных попытках убедить русского императора в том, что измена командира корпуса и нескольких генералов не означает изменение преданных чувств всего остального корпуса по отношению к императору.

Мысль о том, что его покинул человек, полностью обязанный ему нажитым состоянием, с которым он делил свой хлеб, на которого, как он считал, он мог положиться, была для него очень болезненной. Императора терзали угрызения совести, так как он винил себя в том, что верил этому человеку, поскольку его измена стала препятствием тому, чтобы армия диктовала свои условия, и способствовала возвращению на трон дома Бурбонов.

Идея направить этого маршала в Париж обернулась несчастьем; генерал Суам [70], который после отъезда Мармона в Париж остался вместо него командующим корпусом, опасался, что известие и о его измене дойдет до ушей императора и ему придется за нее платить собственной головой — так же как головами тех, кто, подобно ему, приняли участие в заговоре. Эти предатели поторопились совершить маневр, который мог быть осуществлен только в соответствии с приказами герцога Рагузского (Мармона): они заставили солдат поверить, что те вышли в поход против врага. Они отправились в поход с возгласами «Да здравствует император!» и только в Версале обнаружили, что их командиры стали предателями. Солдаты искали их, чтобы расправиться, но они, пользуясь моментом общей неразберихи, сумели скрыться. Этот марш на Версаль, результат которого оказался столь роковым, мог бы и не произойти, если бы маршал оставался со своим корпусом.

Император отрекся от престола следующими прекрасными словами:

«Так как союзные державы провозгласили, что император Наполеон является единственным препятствием к установлению мира в Европе, то император, верный своей присяге, объявляет, что он отказывается за себя и за своих наследников от трона Франции и от трона Италии, потому что нет той личной жертвы, даже жертвы жизнью, которую он не был бы готов принести в интересах Франции [71].

Подписано во дворце Фонтенбло, 11 апреля 1814 года».

В ночь с одиннадцатого на двенадцатое апреля император пытался покончить с собой, отравившись ядом [72]. После отступления из Москвы он хранил в своем дорожном саквояже конверт с веществом, вызывающим мгновенную смерть. Он принял это вещество, но — или потому, что оно частично потеряло свою действенность, или потому, что его желудок под влиянием спазмы отреагировал слишком быстро, — последовавший сильнейший приступ рвоты полностью опустошил его желудок, и ожидаемый смертный конец не пришел. В одиннадцать часов вечера он вызвал к себе герцога Бассано (Маре), герцога Виченцского (Коленкура), графа де Тюренна и графа Бертрана. Он рассказал им о своей попытке самоубийства, заявив: «Бог воспротивился этому!»

Наступило время дезертирств: маршал Бертье покинул Наполеона, заверив его, что вернется. Этот старый друг Наполеона так никогда и не вернулся. Днем император вызвал своего первого камердинера Констана [73]: тот ушел, также никогда не вернувшись к своему хозяину.

Мамелюк Наполеона Рустам [74]уехал в Париж, и более его не видели. Хирург императора г-н Юван [75]также покинул его. Те, кого он, находясь на пике власти и могущества, осыпал милостями и на кого имел полное право рассчитывать сейчас, когда он предстал перед лицом несчастий, бежали от него. Его первый камердинер Констан, которому он оказал честь, удостоив его своим расположением, его раб Рустам, которого ему подарили в Египте, оба, обласканные его добротой, поддавшись чувству черной неблагодарности, бросили своего хозяина в самые тяжелые часы его жизни; оба были занесены в список вознаграждений, составленный императором перед своим отъездом из Франции, в соответствии с которым и тому и другому полагалось выдать по 50 000 франков из 2 миллионов, ассигнованных императору по договору в Фонтенбло.

После рассказа об этих трусливых беглецах мне доставляет удовольствие поведать о примерах искренней преданности императору.

Графиня Бертран [76], беременная на шестом месяце, покинула императрицу Марию Луизу, которую она сопровождала в Блуа и Орлеан, чтобы прибыть в Фонтенбло. Там она готовилась к тому, чтобы вместе со своими детьми отправиться на Эльбу, когда Его Величество обустроится на острове. Когда военный министр до последней минуты придерживал приказ о передаче острова Эльбы в распоряжение императора, преданный Наполеону герцог Винченцский (Коленкур) вынужден был ходатайствовать перед русским императором, чтобы ускорить исполнение приказа.

На момент отречения от престола император сохранил доходы для себя и своей семьи, и для нее он удерживал свою личную собственность. Ему было обещано княжество Эльба. Император не требовал для себя Корсику [77], находящуюся на равном расстоянии от берегов Франции и Италии. Корсика должна была входить в состав Франции или Италии, но только став частью Франции, она гармонично вошла бы в общую флотскую и коммерческую систему Средиземного моря. На Корсику распространялась верховная власть Наполеона, но она стала зависимой от британских военно-морских сил, что вызывало у корсиканцев чувство протеста. Император более всего дорожил тем, что являлся французом, и продолжал гордиться этим и тогда, когда фортуна отвернулась от него. Разве мог он также пожертвовать и званием француза? Разве мог он навязать подобную жертву корсиканцам? И как после этого они будут относиться к нему? Разве совсем недавно их правительство не становилось мишенью британских, французских и сардинских интриг? Император поступил гораздо более мудро, продемонстрировав дар предвидения, отказавшись от Корсики, чей народ он любил и высоко чтил. Жертвуя всем ради Франции, император лично для себя ничего не хотел; договор в Фонтенбло был заключен не для него, а для его народа. Его самопожертвование было полнейшим, договор в Фонтенбло никогда не сможет принизить величие французского народа, а слава этого народа всегда останется его славой. Предусмотрительность его друзей, хотя и расстроенных ходом событий, всегда будет вызывать чувство уважения к ним. Нарушение условий соглашения, о которых они вели переговоры, только доказывает аморальность и отсутствие политического здравомыслия у лиц, повинных в этом нарушении. В соответствии с условиями договора из личных авуаров императора, которые он уступил Франции, предполагалось отдельно взять два миллиона франков. Эти деньги должны были быть распределены между генералами его гвардейской охраны, ее офицерами и членами обслуживавшего его персонала. Наполеон определил суммы, предназначенные для выдачи каждому из них, но они не были выплачены. И другие финансовые условия, его отречения от престола были также нарушены. Г-да де Ла Бульери [78]и Дюдон [79]доставили в Орлеан личную казну императора и его портфель с ценными бумагами. 38 миллионов золотом были разделены между двумя вражескими генералами, командовавшими армиями, и четырьмя полномочными представителями союзнических монарших дворов. Г-н Пейрюс [80], армейский казначей, был направлен в Орлеан, чтобы вернуть императорский портфель, содержавший 40 миллионов франков в различных ценных бумагах. Он вернулся обратно только с 2,5 миллионами франков [81].