Игорь Ефимов - Бермудский треугольник любви

БАС: Возвращаясь к роману "Фальконер", я бы так определил его суть: это история узника, рвущегося на свободу. Только тюрьма, в которой Чивер ощущал себя заключённым, построена не людьми. Её стены, балки и решётки выстроены из каких-то глубинных основ человеческого бытия. Большинство людей легко смиряется с этим и спешит устроиться внутри стен с минимумом неудобств. Только не Чивер. Он рвётся на волю неразумно, безнадёжно, отчаянно. Огромный читательский отклик на роман я готов объяснять тем сочувствием, которое каждый из нас испытывает к попытке смелого беглеца: удастся или нет?

ТЕНОР: В привычных нам категориях реальной жизни мы можем сказать, что попытка не удалась. Ни мировая слава, ни богатство не принесли Чиверу спасения от чувства одиночества, томившего его всю жизнь. Когда он умирал от рака летом 1982 года, жена и дети сменялись у его постели, сотни друзей и читателей справлялись о ходе болезни, десятки газет готовили места для некролога. Но и на смертном одре он не мог удержаться от сарказмов в адрес близких. "Как это умно с твоей стороны, Сузи, предположить, что я просил не просто выключить нагреватель, а также выдернуть штепсель из розетки." И дочь поневоле вспомнила сотни подобных замечаний, начинавшихся с "как это умно с твоей стороны", и сердце её сжалось тоской.

БАС: Тем не менее, после смерти отца дети делали всё возможное, чтобы память о нём не умирала. В 1984 году Сьюзен опубликовала воспоминания под названием "Домой до темноты". В 1988 году под редакцией сына Бена вышли избранные письма Чивера. Затем дошла очередь и до дневников. Чивер при жизни обсуждал с сыном возможность их издания и был очень рад получить от Бена поддержку этой идеи.

ТЕНОР: В 1990 году Сьюзен устроила аукцион. Она пригласила видных издателей в свою квартиру, где на столах были разложены все 28 заполненных блокнотов. Приглашённым была дана возможность знакомиться с текстами в течение нескольких часов. Один из них писал впоследствии: "Впечатление от дневников осталось гнетущее. Жизнь Чивера предстала передо мной как шатания между отчаянием, тоской и беспричинной эйфорией, кончавшиеся обычно мастурбацией и бутылкой".

БАС: Но, ко всеобщему изумлению, представитель издательства "Кнопф" предложил купить право на издание за миллион двести тысяч долларов. Сделка совершилась, и книга сначала появилась отрывками в "Ньюйоркере", а в 1991 году вышла отдельным томом. Скандал был немалый, одни ругали и возмущались, другие хвалили искренность автора и смелость издателей. А были даже такие, которые ставили "Дневники" в один ряд с "Исповедями" Блаженного Августина, Руссо, Толстого.

ТЕНОР: В финале романа "Фальконер" Фаррагут, сбежавший из тюрьмы, встречает в ночном городе человека с чемоданом и горой всяких котомок у ног. В ожидании автобуса двое разговорились, и человек рассказал свою печальную историю. Его выселили из квартиры. Нет, не за просроченную плату — деньги у него есть. Но хозяйка дома, из тех вечных вдов, которые остаются вдовами даже если их муж сидит на кухне и пьёт пиво, которые ненавидят жизнь в любой её форме, цвете и запахе, объявила его нарушителем мира и спокойствия. "Меня выселили за то, что во мне есть всё, что свойственно человеку, — объяснял новый знакомый. — Я произвожу шум, я иногда кашляю по ночам, иногда наствистываю, занимаюсь йогой. Шум, испускаемый мною, расходится вверх и вниз по лестнице, и за это меня выселили из квартиры". Не спрятан ли в этом персонаже печальный автопортрет Чивера, каким он видел себя? Постоянно "выселяемым", вытесняемым из мира за то, что не умел подавлять в себе нормально общечеловеческое и тем самым превращался в "нарушителя мира и спокойствия"?

БАС: Начиная разговор об авторе романа "Над пропастью во ржи", мы оказываемся сразу перед двумя загадками. Одна — всемирная неувядающая слава подростка по имени Холден Колфилд. Другая — уход знаменитого писателя на вершине успеха в добровольное отшельничество. О чём молчал сорок лет Джерри Сэлинджер?

ТЕНОР: Приподнять завесу над первой загадкой мы можем только одним способом: вспомнив наши собственные переживания от прочтения романа. Сколько было вам, когда он попал вам в руки?

БАС: Что-то около шестнадцати — самый подходящий или, наоборот, самый опасный возраст для чтения этой книги. Как и всякий подросток, я рос окружённый частоколом из тысячи "ты должен". Ты должен учиться, должен трудиться, должен уважать и слушаться старших, должен помогать товарищам, должен быть правдивым, ответственным, отзывчивым на чужую беду, должен воздерживаться от сквернословия, нечестных поступков, греховных помыслов. И вдруг передо мной возникает очаровательный персонаж, который опрокидывает все эти "должен", вырывается на волю. Он мой ровесник, но при этом плюёт на учёбу, ни в грош не ставит старших, напивается, ругается, врёт по нужде и без нужды, подводит товарищей, издевается над ними, "прелюбодействует в сердце своём" с каждой встреченной девицей, но при этом зачаровывает и обезоруживает тебя своей бесстрашной и неизменной искренностью своих чувств и порывов.

ТЕНОР: Я тоже прочёл роман ещё в школьные годы. Вспоминаю, что моё счастливое волнение могло бы выразиться возгласом: "Какой чудесный друг появился у меня!". Да, слово "ненавижу" мелькает чуть ли не на каждой странице, убийственные стрелы сарказма и презрения Холдена летят во все стороны — но только не в меня. Ведь пока он делился своим гневом и раздражением со мной, оказывал доверие мне, я оказывался как бы его пощажённым избранником, тем единственным, в кого стрелы не летели. Нет, никогда ещё не было у меня такого чувствительного, такого яркого, такого смелого, такого искреннего, такого измученного, такого небанального друга.

БАС: Непослушание предшественников Холдена, например Тома Сойера или Гека Финна, — совсем другого рода. Те пускались на свои шалости, зная, что их осудят и накажут, но у них и мысли не было восстать против самих правил, по которым их подвергнут осуждению. Любой подросток устаёт выступать в роли обвиняемого с утра до вечера. И вдруг появляется Холден и как бы предлагает — или демонстрирует своим примером — возможность упоительной смены ролей: можно повернуть доску и стать обвинителем! Мир взрослых переполнен фальшью, притворством и лицемерием. Они давят на нас заповедями добра и порядочности и не хотят видеть, как низко сами они стоят на другой, более важной шкале. Вершина этой шкалы устремлена ко всему талантливому и неподдельному, а низ тонет в болоте бездарного и фальшивого. Оказаться в этом болоте, сделаться "фони" — вот самое страшное, что только может случиться с человеком. И только ты будешь судьёй того, кто "фони", а кто — нет.