Элита русской разведки. Дела этих людей составили бы честь любой разведке мира

Экскурсия по уютно, но без излишеств, обставленной трехкомнатной квартире не дает забыть, у кого в гостях находишься. На видных местах фото двух наших разведчиков-нелегалов — Фишера-Абеля и Молодого-ЛонИвашутинсдейла. Так уж сложилась судьба, что с обоими Коэнам довелось поработать. С первым — в США, со вторым — в Великобритании. Рядом в рамочке фотография Юрия Андропова, он в свою бытность председателем КГБ СССР заглядывал в эту квартиру. Портреты Морриса и Лоны написаны, как объясняет мне хозяин, «товарищем из нашей службы». Знаю, что это за товарищ. Кому как не полковнику СВР и заслуженному работнику культуры, художнику Павлу Георгиевичу Громушкину было доверено создать серию портретов наших героев-нелегалов. А рядом — некоторым диссонансом — веселые и цветастые стенные газеты, открытки, написанные подчас крупным детским почерком. Нет, не забывали Морриса внуки и правнуки российских чекистов, вместе с которыми Моррис и Лона рисковали за кордоном. Чуть суховатая, несколько академическая квартира согревается теплом. Мне рассказывали, что после смерти Лоны от рака в 1993-м этого тепла Моррису очень не хватало. Он грустил, и забота прикрепленных офицеров из СВР не давала впасть в депрессию.

Помимо фотографий о редкой профессии хозяина говорили и книги. Для большинства читателей — в них история разведки, для Морриса — его собственная. Тяжело опираясь на палку, привычно достает том, сразу же открывает на нужной странице: «Вот англичане пишут, будто я сделал то-то. Не совсем так». Или: «В США до сих пор верят, что… Пусть они остаются при своих заблуждениях».

А в коридоре большой рисунок типично испанского дома с колоннами, около которого Моррис, приехавший в ту страну под именем Израэля Ольтманна, надолго задерживается: «Приглядитесь к особняку, какие колонны, а? Я потом вам объясню». И пошли воспоминания о гражданской войне в Испании, о товарищах, которые уже ушли. Характеристики точны, я бы сказал, резки, хлестки, о некоторых трепачах Коэн отзывается без всякого уважения, особенно о парочке болтливых французов. А несколько человек из Интербригады в то время еще были живы. Кое с кем мой гид вел переписку из Москвы: создавался музей памяти интернационалистов, и Моррису было что в него передать. Один друг, с ним Моррис сражался в гражданскую бок о бок, хотел было приехать, вроде и формальности уладили, но внезапно замолчал, пропал. У Морриса, едва ли не в первый и последний раз за нашу встречу, на глазах слезы. Похоже, друга больше нет. Они воевали в Испании, ходили в атаку. Интербригады, Франко, фашизм…

Именно фашизм подтолкнул тогда многих, даже далеких от марксизма, в объятия Страны Советов. Гражданская война в Испании — первое открытое вооруженное столкновение с крепнущей коричневой угрозой — сплотила тысячи антифашистов, невольно превратив их в огромный подготовительно-отборочный класс советской разведшколы. Оттуда, из Испании, в ряды тайных бойцов шагнули десятки, если не сотни, преданных бойцов. Среди них был и Моррис Коэн.

Он прошел по всем ступеням, ведущим в друзья СССР. Член Лиги молодых коммунистов, еще в детстве слышавший на нью-йоркской Таймс-сквер Джона Рида и до последних дней считавший его «лучшим оратором в моей жизни». Ночами студент-агитатор Коэн расклеивал листовки в студенческом кампусе. Потом превратился в распространителя коммунистической печати и партийного организатора. Вопреки придиркам преподавателей, пытавшихся на всех экзаменах завалить молодого и настырного коммуниста, он получил диплом учителя истории. А практический курс исторических истин отправился добровольно осваивать на гражданскую в Испанию, где сражался под именем Израэля Ольтманна.

Ему везло и не везло. Командовал взводом, метко стрелял, но в сражении при Фуэнтес д’Эбро был серьезно ранен: прострелены обе ноги. В барселонском госпитале его лечили почти четыре месяца. Он уже сам помогал выхаживать лежачих, они вместе проклинали Франко с тем большей яростью, чем чаще одерживал победы генерал. Грустно, но каждая битва приближала к концу — и совсем для них несчастливому.

Наверно, понимали это не только добровольцы из Интербригад, но и советские советники, их опекавшие. Благоприятного для вербовки момента упускать было никак нельзя. И вот тут-то, в 1938-м, они отправили прямо на грузовике выздоравливающих, числом человек в 50–60, в двухэтажный особняк, вид которого Моррис с непонятной мне в тот момент настойчивостью и демонстрировал в прихожей. Особнячок (сколько же, интересно, людей через него прошло?) и довел Коэна до Москвы. Он был третьим из американцев, которого пригласили «на интервью». Не все, с кем говорили и кому предлагали, согласились идти в разведку. А Моррис без колебаний сказал «да».

Некоторые авторы книг настаивают: Коэн — это последняя перед побегом в США и самая удачная вербовка резидента Александра Орлова. Однако Коэн в разговоре со мной версию об Орлове решительно высмеял. Были другой человек и другая беседа в том особнячке с четырьмя колоннами. Но результат тот же: в 1939 году, когда в Нью-Йорке развернулась международная выставка, в кафе неподалеку от нее к Коэну подсел приехавший из Москвы молодой паренек. По виду — явный, как и Коэн, еврей. Подозреваю, что в твердой транскрипции фамилия Морриса звучала бы скорее как Коган. А настоящее имя встретившегося с ним сотрудника советских органов безопасности — Семен Маркович Семенов. Одесский мальчик из бедной еврейской семьи, он закончил Московский текстильный институт и с 1937-го служил в НКВД. В США он успевал делать сразу два важных дела: учиться в Массачусетском технологическом институте, диплом которого впоследствии и получил, а также активно работать в резидентуре советской внешней разведки под псевдонимом Твен. Два соотечественника и почти ровесники понравились друг другу. Коэн пригласил его заглянуть к нему домой.

Там, в скромном жилище Морриса, а не в кафе на глазах у всех, Твен и протянул новому знакомцу сломанную расческу. «Вещественный пароль», как говорят в разведке, точно пришелся к другой половине, захваченной Моррисом из Барселоны. Твен и стал первым — из шести — советским куратором, который приступил к работе с Луисом. Такой оперативный псевдоним присвоили Моррису в Центре. В 1941-м, женившись, он, Луис, завербовал, конечно же с разрешения Москвы, и жену ЛеИвашутинонтину или коротко Лону, которая получила кодовое имя Лесли.

В двух-трех пухлых зарубежных изданиях Коэна с определенной долей сомнения называют американцем, а вот Лону зачислили в советские разведчицы. Якобы нелегально заброшенная в Штаты Леонтина фиктивно вышла замуж за Морриса. На самом деле Леонтина Тереза Петке родилась в 1913 году в Массачусетсе. Родители эмигрировали в Америку из Польши, и в жилах ее действительно текла славянская кровь.