Филипп Корсо - День после Розуэлла

Я знал, даже при том, что в 1969-м году я уже не работал в армии, что наш успех исследования Луны демонстрировал наши возможности контроля и отсутствия свободы действий у EBE. Было также продемонстрировано, что, если бы были заключены какие-либо соглашения с инопланетянами, Советы не были теми, с кем они могли быть заключены. К началу 1970-х годов, в то время как продолжались прилунения Аполлона, было ясно, что течение повернулось и мы в отношениях с EBE получили небольшое преимущество, к которому стремились с 1950-х годов.

Но я, возвращаясь в 1961 год, пристально рассматривающий гигантский отчет о проекте "Горизонт" на своем столе и понимающий, что все гражданское научное сообщество мобилизовалось против этого усилия, знал, что перед тем, как одержать большие победы, должны быть достигнуты маленькие победы. Я достал кремниевые пластинки, которые мы обнаружили среди обломков космического корабля в Розуэлле и сказали сам себе, что для развития они будут включены в следующий проект. Я не очень хорошо понимал, что это было, но если ученые с Ракетного полигона в Уайт Сэндс были правы в том, что они по этому поводу думали, это было победой, которую мы еще долго будем смаковать после окончания политических боев вокруг проекта "Горизонт".

ВМЕСТЕ С ИДУЩИМ ПОЛНЫМ ХОДОМ ПРОЕКТОМ УСИЛИТЕЛЯ НОЧНОГО ВИДЕНИЯ в форте Белвар и пытающейся плыть против течения гражданского управления американской космонавтики команды проекта "Горизонт", я обратил свое внимание на другие фрагменты из розуэлльской катастрофы, которые выглядели особенно интригующе: темно-серые полупроводниковые пластины, которые выпали из какого-то более крупного устройства. Я поначалу не ставил их в приоритет, так как не знал, что это было, пока генерал Трюдо не попросил меня уделить им больше внимания.

"Поговорите об этих штуках с ракетчиками из Аламогордо, Фил", — сказал он. "Я думаю, что они узнают, как нам с этим поступить".

Я знал, что в дни сразу после катастрофы, генерал Твининг, встретился с группой из Воздушной Команды Материальной части в Аламогордо и дал им описание некоторых обломков. Но я не знал, насколько были подробными его описания или знали ли они хотя бы о пластинах, которые были у нас в картотеке.

"Я тоже хотел бы поговорить с некоторыми учеными оттуда", — сказал я. "Особенно, я хочу увидеть некоторых инженеров от оборонных подрядчиков. Возможно они смогут выяснить, что за процесс лежит в основе всего этого".

"Отправляйтесь в Белл Лабс, Фил," — предложил генерал Трюдо. "Они выпустили транзистор, а эти штуки во многом похожи на транзисторные схемы".

Я слышал, что генерал Твининг очень тесно работал и с Белл Лабс и с Моторолой над исследованиями коммуникаций во время войны и впоследствии на испытательной площадке для запуска ракет "Фау-2" в Аламогордо, а также после катастрофы в Розуэлле. Давал ли он им какой-либо материал с места катастрофы или показывал ли им крошечные кремниевые чипы, было вопросом чистого предположения. Я знаю только, что вся тема миниатюризации схем сделала гигантский прыжок в 1947 году после изобретения транзистора и первых твердотелых элементов. К концу 1950-х транзисторы заменили электронную лампу в радио и превратили деревянный ящик размером со стену из 1940-х годов в переносное пластмассовое радио, которое можно было слушать на берегу в жаркое июльское воскресенье. Меньше чем за десять лет электронная промышленность сделала главный технологический скачок и я должен был задаться конфиденциальным вопросом, не достали ли они какой-либо материал из Розуэлла, о котором я ничего не знал до поступления в 1961 году в Иностранные Технологии.

Когда я показывал эти кремниевые пластины генералу Трюдо, то я поначалу не понимал, что они очень быстро и глубоко войдут в развивающуюся компьютерную отрасль и станут очень маленьким, абсолютно невидимым винтиком на сборочном конвейере, который пятнадцать лет спустя приведет нас к первым микрокомпьютерным системам и революции в мире персональных компьютеров.

В течении времени, с тех пор, как я присоединился к армии в 1942 году, моя карьера провела меня через разные уровни ламповых устройств, от наших радиоприемников и радаров в период Второй мировой войны, до отдельных деталей. Это были большие детали схем, которые если ломались, то заменялись на меньшие и наконец на крошечные транзисторы и транзисторные схемы. Первые военные компьютеры, которые я видел, занимали комнаты, бряцая монстроподобными электронными лампами, которые постоянно ломались и по сегодняшним стандартам им требовалась вечность для вычисления даже самого простого ответа. Они были просто горшками с маслом. Но они поразили тех из нас, кто никогда не видел работающих компьютеров.

В Красном Каньоне и в Германии, нашими отслеживающими и наводящими радарами управляли новые транзисторные блочные компьютеры, которые были достаточно компактны, чтобы перемещаться вместе с батальоном на грузовиках. Таким образом, когда я открыл свои документы и увидел темно-серую матовую поверхность похожих на крекеры кремниевых пластин с дорожками, напечатанными на них крошечными дорожками, я смог высказать обоснованное предположение об их функциях даже при том, что я никогда не видел ничего подобного прежде. Однако я знал, что наши ученые-ракетчики и исследователи из университетов, которые работали с исследовательскими лабораториями в Белл, Моторолле и IBM, лучше поймут функции этих пластинок и выяснят, что мы должны были сделать, чтобы сделать такие-же свои.

Но первым для основного фона любого развития после катастрофы в Розуэлле, я бы назвал профессора Германа Оберта. Доктор Оберт знал ученых из Аламогордо и вероятно получил из вторых рук суть разговоров генерала Твининга со своей группой в Аламогордо в первые часы после обнаружения летающей тарелки. И если генерал Твининг описал некоторые обломки, описал ли он эти небольшие кремниевые пластинки? И если он делал это в период, когда ENIAC — первый рабочий компьютер — только раскручивали на Абердинской артиллерийской испытательной площадке в Мэриленде, что с этими пластинками могли сделать ученые?

"Они видели их в ангаре в Уолкер Филд", — сказал мне доктор Оберт. "Все из Аламогордо полетели с генералом Твинингом в Розуэлл, чтобы наблюдать за отправкой в Райт Филд".

Оберт сообщил, что произошло в тот день после катастрофы, когда команда ученых-ракетчиков из AMC детально изучила остатки обломков с места крушения. Некоторые обломки были упакованы для перевозки на "B29". Остальной материал, особенно ящики, которые заколотили в форте Рили, были погружены на грузовики для перевозки. Доктор Оберт сказал, что спустя несколько лет, фон Браун рассказал ему, как ученые, которые буквально выстроились в очередь, чтобы обработать свои уравнения на экспериментальном компьютере в Абердине в Мэриленде, трепетали перед микроскопической схемой, впечатанной в серую пластинку, добытую из корабля.