Филипп Корсо - День после Розуэлла

Коммунисты использовали Маккарти, чтобы дать им хорошую прессу и открыть область, где они могли бы работать пока антикоммунистов выставляли дураками. Я сказал это Роберту Кеннеди, который как молодой адвокат был членом следственного штаба Роя Кона, работающего на подкомиссию Маккарти и который изучил непосредственно, на что было похоже быть полностью введенным в заблуждение да саморазрушения. Это была ошибка, он доверился мне, как он никогда не сделает снова. К сожалению, враги его брата были и его тоже, он стал ошибочно думать, что пост президента позволит ему свести счеты.

Но в январе 1962 года, у меня в голове было только восстановление отношений с Дж. Эдгаром Гувером, чтобы я мог следовать своему плану, наблюдая за теми, кто мог оказаться опасным в академическом сообществе. Теперь у меня было кое-что для сделки по получению необходимой мне информации. Мало того, что у меня были обломки из Розуэлла, которые, как я знал, были необходимы Гуверу, у меня также была информация о внутренних движениях в ЦРУ. Гувер был более, чем заинтересован в том, чтобы делиться информацией и мы продолжали общаться прямо до 1962 года, пока я не оставил армию и не перешел в штаб сенатора Термонда. Наши отношения продолжались весь 1963 год. И в 1964 году, когда я был следователем сенатора Рассела на Комиссии Уоррена, а Гувер вел свое собственное независимое расследование убийства президента, я и он могли только смотреть друг на друга по разные стороны пропасти случившегося преступления. Против чудовищности случившегося, мы оба, Гувер и я поняли, что некоторые сражения нельзя выиграть. Таким образом их пришлось отложить на потом.

Я не уверен, считал ли Дж. Эдгар Гувер когда-нибудь в действительности, что история с Розуэллом была правдой, чем-то скрытым под абсолютным заговором или просто заблуждением, ставшим массовой истерией в пустыне. В армейских записках и под слоями прикрытий фальшивых военных экспертов было похоронено столько деталей, что у него не было возможности узнать правду. Но будучи хорошим полицейским, он брал информацию везде, где мог ее найти и продолжал искать что-либо имевшее отношение. Если армия видела угрозу нашему обществу, то Гувер думал, что это была угроза. И каждый раз, когда он мог добыть сообщение о наблюдении с помощью очень осторожной пары агентов ФБР, которая опрашивала свидетелей и выйти сухим из воды, он это делал. Он был более, чем готов поделиться этой информацией со мной и именно так я узнал о некоторых неопубликованных историях об увечьях рогатого скота в начале 1960-х годов.

Мой контакт с Дж. Эдгаром Гувером был также важен для меня, в начале моей работы в первые недели 1962 года, так как уровень исследований в развиваемых нами проектах стал очень интенсивным. Слухи о назначении генерала Трюдо командующим в Юго-Восточную Азию и выбор меня директором разведки Зеленых Беретов в Юго-Восточной Азии, настолько же неопределенные и неподтвержденные, устанавливали крайний срок для меня и генерала в продвижении наших проектов, так как мы знали, что у нас был приблизительно только один год пребывания в УИР. Таким образом, когда я разговаривал с директором ФБР, вопросы были у меня всегда наготове. Мы никогда не делились письменной информацией и все сделанные мной во время этих разговоров записи, после заучивания их или действий относительно обсуждаемых дел, я позднее уничтожил. Даже по сей день, хотя агенты ФБР связывались со мной относительно отчетов, которые предположительно, все еще лежат среди старых документов, я не знаю какие заметки о наших встречах сделал директор ФБР и какие меры он когда-либо предпринимал. Поскольку мы доверяли друг другу и контактировали приблизительно один раз в шесть месяцев даже после того, как я оставил службу в правительстве, я никогда ничего не упоминал и никогда не просил проверить информацию из документов. Я думаю, что Гувер ценил это.

К февралю 1962 года я упорядочил свои проекты для окончательного забега, который либо займет меня до конца года и дальше, либо я попаду в Южный Вьетнам, либо на пенсию. Первая папка на моем столе называлась "Стеклянные нити".

Члены спасательной команды, которая на утро после обнаружения обыскивала внутренности космического корабля, сказали полковнику Блэнчарду из 509-го, что их поразило отсутствие обычных проводов.

Где же электрические соединения? — спрашивали они, потому что было очевидным, что на корабле была электроника. Они не понимали функций обнаруженных пластинок с печатными схемами, но что было еще более важным, они были полностью зачарованы одинарными стеклянными нитями, которые проходили через панели корабля. Поначалу, некоторые ученые думали, что они входили в состав отсутствующих проводов, что смутило даже инженеров, готовивших корабль к отгрузке. Возможно они были частью жгутов с проводами, которые были повреждены во время катастрофы. Но у этих нитей были странные свойства.

Проводка казалась оторванной от пульта управления и была разделена на двенадцать истрепанных нитей, которые выглядели как кварц. Когда вернувшиеся в ангар 509-го офицеры спасательной команды посветили на один конец нити, с другого конца стал выходить специфичный свет. Разные нити испускали разные цвета. Волокна — в действительности стеклянные кристаллические трубки — вели к подобию распределительной коробки, где волокна разделялись и расходились по различным частям пульта управления, который, как казалось распознавал электрически различные цвета, пульсирующие в трубках. Так как оценивающие материал из Розуэлла инженеры знали, что у каждого цвета света была своя определенная длина волны, они предположили, что частота световой волны активировала определенные компоненты пульта управления космическим кораблем. Но кроме того, инженеры и ученые были сбиты с толку. Они не могли даже определить источник энергии космического корабля, не говоря уже о том, что производило энергию для световых трубок.

И самой удивительной вещью из всех было то, что нити не только были гибкими, но еще и излучали свет, когда их сгибали, как скрепки. Как можно согнуть свет? — задавались вопросом инженеры.

Это была одна из тайн физики корабля из Розуэлла, которая оставалась нераскрытой в течение 1950-х годов, пока один из контактов в Корпусе Связи, который обычно информировал генерала Трюдо о всяких разработках Корпуса Связи, не рассказал нам об экспериментах с оптоволокном, проводящихся в Белл Лабс.

Технология была пока еще очень новой, сказал мне Ханс Колер во время частной встречи в начале 1962 года, но обещание использовать свет для передачи всех видов сигналов через одинарные стеклянные нити открывало большую перспективу. Он объяснил, что основой оптоволокна должна была быть стеклянная нить из настолько прозрачного и свободного от любых примесей стекла, что ничего не будет препятствовать прохождению луча света в ее центре. Для передачи сигала также понадобится сильный источник света на одной стороне и я думал об успехе рубинового лазера, который тестировался в Колумбийском университете. Я знал, что EBE объединили две эти технологии в передающем стеклянном кабеле в их космическом корабле.