Клод-Франсуа де Меневаль - Наполеон. Годы величия

Когда я вернулся в гостиную, увидел там генерала Даву; первый консул прошелся с ним по комнате несколько раз, о чем-то беседуя, и через пятнадцать минут исчез, воспользовавшись той же лестницей, по которой он ранее поднялся к нам, при этом он ни слова не сказал по поводу того дела, ради которого он и приказал мне прийти.

Я оставался с госпожой Бонапарт до одиннадцати часов. Затем спросил ее, не будет ли она так любезна сообщить мне, когда я должен удалиться, полагая, что обо мне просто забыли. Она попросила меня остаться и заверила, что первый консул пришлет за мной. И действительно, пришел посыльный, который повел меня за собой. Я последовал за ним вдоль длинного коридора к лестнице, ведущей к небольшой двери. Посыльный постучал в эту дверь. В ней было небольшое оконце, которое я с любопытством осмотрел.

Привратник, выглянувший в оконце, перебросился несколькими фразами с посыльным, открыл дверь, и я был приглашен в слабо освещенную маленькую гостиную. Пока я ждал, когда обо мне объявят, быстрым взглядом оглядел комнату, с тревогой знакомясь с тем, чему предстояло стать моей тюрьмой. Мебель состояла из нескольких кресел, обитых зеленым сафьяном, и весьма роскошного бюро с откидной крышкой, служившего письменным столом, которое было перегружено позолоченными бронзовыми украшениями. Оно было инкрустировано мозаичной работой из розового дерева, выполненной в виде различных музыкальных инструментов. Позднее я узнал, что вся эта мебель принадлежала Людовику XVI. Впоследствии она была перенесена в хранилище для мебели как абсолютно бесполезная. Низкий книжный шкаф протянулся вдоль одной стены комнаты. На шкафу сверху в беспорядке были разбросаны какие-то бумаги.

Меня позвали и тут же провели в комнату, в которой я увидел первого консула, сидевшего за письменным столом. Канделябр с тремя подсвечниками под абажуром ярко освещал стол. Остальная комната оставалась в тени, которую нарушал только отблеск зажженного камина.

Первый консул сидел спиной ко мне, занятый чтением документа, и не замечал моего присутствия до тех пор, пока не закончил чтение. Затем он повернулся на кресле лицом ко мне. Я оставался стоять у дверей его кабинета, но когда он повернулся, я подошел к нему. После того как ровно минуту он пристально меня рассматривал своим проницательным взглядом, который мог бы устрашающе подействовать на меня, если бы я видел такой взгляд в первый раз, он заявил, что хотел бы взять меня к себе на службу, и спросил, чувствую ли я себя достаточно сильным и уверенным, чтобы справиться с заданием, которое он предполагает поручить мне.

Не без замешательства я ответил ему, что не совсем уверен в своих возможностях, но сделаю все, что в моих силах, чтобы оправдать его доверие. Свои возражения по поводу предстоящей службы я оставил при себе, поскольку знал, что они ему не понравятся, и, кроме того, его поведение во время обеда в значительной степени их ослабило.

Казалось, он не был разочарован моим ответом, поскольку поднялся из-за стола и подошел ко мне с улыбкой, надо сказать, несколько сардонической, и потрепал меня за ухо, что было, насколько мне известно, определенным знаком его расположения к человеку. Затем он сказал мне: «Очень хорошо, возвращайтесь завтра в семь утра и приходите прямо сюда».

После этой короткой аудиенции и этого лаконичного диалога первый консул подал рукой знак, который я принял за приказ удалиться, и покинул меня, выйдя в соседнюю гостиную, где, несомненно, его поджидали другие дела. Немного успокоенный простотой начала моей служебной деятельности, я вернулся тем же путем, который и привел меня сюда, шествуя за своим гидом, поджидающим меня за дверями кабинета. Ничто, кроме уединения и тишины, не царило в тускло освещенных коридорах, по которым я проходил. На своем пути я никого не встретил, за исключением часового, поставленного у ворот внутреннего двора.

Я вернулся в квартиру, которую занимал, и находился в страшно возбужденном состоянии; мне было не до сна. Я стоял, мечтая лишь о покое ночи, чтобы в уме воспроизвести все то, что случилось со мной в этот день. Мне было тогда 24 года.

Я встал с постели еще до рассвета и направился в Тюильри, прибыв туда ранее назначенного часа. Я несколько опасался, что не смогу найти дорогу в лабиринте комнат и коридоров дворца, а также считал, что у меня возникнут трудности с часовыми, когда буду объяснять, кто я такой, и был очень удивлен той легкости, с какой я нашел дорогу к двери, через которую проходил накануне вечером и которую узнал благодаря оконцу в ней. Как только привратник увидел меня, он сразу же провел меня в кабинет, пустовавший в тот момент.

Первый консул находился в своей гостиной вместе с министром финансов г-ном Годеном. Я уселся за стол, который стоял в амбразуре окна, и ждал почти два часа возвращения первого консула. Наконец он появился, держа в руке какую-то бумагу. Не проявляя никакого внимания к моему присутствию в его кабинете, словно я всегда находился там и всегда занимал место в амбразуре окна, он продиктовал мне записку министру финансов, но с таким многословием, что я едва мог понять его и записать хотя бы половину того, что он мне продиктовал. Не спросив меня, хорошо ли я слышал его диктовку, а также не поинтересовавшись, кончил ли я писать, он взял у меня листок бумаги и не дал мне возможности перечитать написанное. Когда я заметил, что моя записка представляет собой неразборчивые каракули, то он заявил, что она касается вопроса, хорошо знакомого министру, который легко разберется в написанном. Сказав это, он вышел в гостиную. Я так никогда и не узнал, смог ли г-н Годен расшифровать мою писанину.

Первый консул вернулся в кабинет без промедления. Он послал за генералом Дюроком и приказал ему приготовить комнаты для меня во дворце, а затем пригласить меня к столу для обслуживающего персонала и для адъютантов, которыми командовал генерал Дюрок.

Именно в этот момент в комнату вошел Бурьенн, который, казалось, был удивлен, обнаружив меня в кабинете. Первый консул заявил ему, чтобы он позаботился о столе для себя в соседней комнате, а стол у окна, на котором я написал записку под его диктовку, передал мне. Бурьенн был в полном неведении относительно моего допуска на службу в кабинет первого консула. Поначалу он с любопытством осмотрел меня с ног до головы, холодно поздоровался со мной, но вскоре его манеры стали более дружескими. Генерал Дюрок забрал меня с собой на ланч, после чего мы расстались с Бурьенном.

Прежде чем продолжать мой рассказ, я набросаю портрет Наполеона таким, каким я запомнил его в то время.