Эдвард О’Мира - Голос с острова Святой Елены

Я пожаловался адмиралу на жестокое обращение со мной. Я сказал, что надеялся, что принц-регент узнает о том обращении, которому я здесь подвергаюсь. Адмирал заявил, что если я считаю себя оскорблённым, то мне следует жаловаться или принцу-регенту, или министрам. Я думаю, что для меня было бы унижением жаловаться министрам, которые так плохо обращались со мной и которые поступали со мной так, как поступают с человеком, когда его ненавидят. Адмирал старался оправдать губернатора, заявив, что ему было известно о намерении английского правительства обращаться со мной хорошо, и, возможно, произошла какая-то ошибка, которая будет исправлена. Я сказал адмиралу, что вы, англичане, — большие эгоисты, весьма склонные к тому, чтобы прощать, а также хвалить свою страну и самих себя; но что касается иностранцев, то всё, что бы ни делалось в отношении них — оправданно.

Я заявил адмиралу, — продолжал Наполеон, — что вы, англичане, были первыми, кто нарушил Амьенский мир; что ваши министры громогласно хвастались тем, что не признают меня как императора. Но вместе с тем настолько сознавали сами, что нарушили договор, заключённый в Амьене, что через посредство лорда Уитворта предлагали тридцать тысяч франков и, по мере имеющихся у них возможностей, свою помощь, чтобы сделать меня королём Франции, если я соглашусь с захватом Мальты англичанами».

Я позволил себе смелость спросить императора, кому именно было сделано это предложение. «Господину Малуе, который недавно был министром у Людовика, — ответил император. — Мой ответ на это предложение был таков: «Скажите лорду Уитворту, что я ничего не буду одалживать у иностранцев и не собираюсь воспользоваться их вмешательством. Если французская нация сама не сделает меня королём, то я никогда не использую иностранное влияние, чтобы стать им».

Адмирал, — продолжал Наполеон, — прекрасно знаком с историей последних лет; он — истинный англичанин, всегда готовый постоять за свою страну в силу своих возможностей; но, тем не менее, в разговоре со мной он не смог опровергнуть ряд моих утверждений, поскольку они являлись неоспоримыми фактами. Он часто возвращался к вопросу о предлагаемой моей встрече с послом Англии в Китае. Адмирал очень хотел, чтобы такая встреча произошла. Я уверен, что из этого ничего хорошего не получится. Я хочу, — добавил он, — чтобы он знал моё мнение по этим вопросам».

Я отметил, что, возможно, его отказ встретиться с послом может быть рассмотрен как оскорбление британского правительства и страны, которую представляет этот посол. Наполеон ответил: «Причина моего отказа не может допустить подобного толкования. Этот человек не направлен в качестве посла на остров Святой Елены. Он направлен послом к императору Китая, и на острове Святой Елены он может появиться только в качестве частного лица. Соответственно, нет никакой необходимости в том, чтобы он был представлен мне губернатором. Если он хочет повидаться со мной, то пусть он направится к Бертрану. Вот тогда мы и рассмотрим вопрос о встрече с ним. Однако, я полагаю, что и для меня и для него будет лучше, если наша встреча не состоится. Ибо если я приму его, то я должен принять вид бодрого, неунывающего человека и прикрывать своё лицо маской из улыбок. Не в моих правилах принимать посетителей в ином виде. Затем или я должен буду заставить себя обратиться к незнакомцу с жалобами на варварское обращение, которому я здесь подвергаюсь, что унизило бы достоинство и личность человека, подобного мне. Или же я должен буду предоставить возможность этому губернатору наполнить голову посла ложью и заставить его заявить, что со мной настолько хорошо обращаются, что я ни на что не жаловался, что я ничего не хочу и что мне оказываются всевозможные знаки уважения. После чего подобное заявление посла даст право губернатору написать в Лондон отчёт, весь пропитанный ложью, в доказательство которой он приведёт слова посла. Таким образом, всё это поставит передо мной затруднительную дилемму, именно ту, которую мне было бы лучше всего избежать».

Наполеон с большим сочувствием расспрашивал о состоянии здоровья капитана Мейнеля, который был очень опасно болен. Заболевшему генералу Монтолону стало гораздо лучше.

Я показал Наполеону номер газеты «Морская хроника», опубликовавшей большую статью о смерти капитана Райта. «Ни один человек, — заявил Наполеон, — не утверждал с уверенностью, что он видел, как его убивали. Главный свидетель, дающий показания об этом, был одним из тех, кто сам находился в тюрьме. Пусть его спросят, за какое преступление его бросили в тюрьму. Тюрьма — это не место для честных людей и для тех, на чьи показания можно полагаться. Если бы я действовал подобающим образом, то я бы приказал отдать Райта под суд военного трибунала как шпиона, которого бы расстреляли в течение двадцати четырёх часов, на что я, в соответствии с законами военного времени, имел полное право. Что бы сделали ваши министры и даже ваш парламент с французским капитаном, который, как выяснилось бы, высаживал на берег Англии наёмных убийц, чтобы лишить жизни короля Георга? Если бы я, в отместку тем наёмным убийцам, переправленным во Францию, чтобы убить меня, направил в Англию других наёмных убийц, чтобы они лишили жизни NN и принцев семьи Бурбонов, то как бы поступили с капитаном корабля, высадившим этих убийц на берег Англии, если бы этого капитана схватили? Ваши министры не обошлись бы с ним так снисходительно, как я обошёлся с Райтом. Они бы его судили и немедленно казнили».

7 мая. В беседе со мной Наполеон проявил большое внимание к состоянию здоровья капитана Мейнеля, чья кончина, по словам Наполеона, глубоко опечалила бы его, так как он считал капитана Мейнеля весьма смелым человеком.

«Отвратительным поступком ваших министров, — заявил Наполеон, — было их решение отделаться от нескольких сотен раненых и искалеченных солдат, которые родились в странах, находившихся под моим правлением. Эти солдаты были ранены, сражаясь на вашей стороне против меня на берегу Голландии. В этой стране они несут ответственность перед её законами. Их должны были судить и расстрелять в течение двадцати четырёх часов за то, что они подняли оружие против собственной страны. Когда мне сообщили об этом и представили письменное ходатайство о предании их суду, то я заявил: «Отпустите их. Пусть они селятся на земле своей страны в том количестве, в каком им захочется. Они расскажут, как с ними обращались, когда они сражались на стороне Англии. Их рассказы отобьют охоту у других солдат моих войск дезертировать и переходить на сторону англичан». Не говоря уже о бесчеловечности поступка, совершённого вашими министрами, — заявил Наполеон, вскинув руки от волнения, — они проявили себя как очень плохие политики, так как эти искалеченные бедняги повсюду рассказывали, что с ними произошло. Что касается меня, то я приказал опубликовать в газете «Монитор» имена многих из них, страны, в которых они были ранены, а также другие данные о них».