Эдвард О’Мира - Голос с острова Святой Елены

Фокс, — заявил Наполеон, — был искренен и честен в своих намерениях. Если бы он был жив, то тогда бы наступил мир, и Англия была бы довольной и счастливой. Фокс знал, в чём именно заключаются истинные интересы вашей страны. В каждом городе Франции, через который он проезжал, его встречали с большой радостью. Повсюду, как только его узнавали, местные жители стихийно устраивали празднества в его честь. Ему должно быть было очень приятно, что его принимали так тепло в стране, которая долгое время находилась во враждебных отношениях с его страной, особенно когда он видел, что народ проявляет к нему самые искренние чувства. Питта, вероятно, убили бы. Мне нравился Фокс и я любил беседовать с ним. Произошёл один случай, хотя он и оказался совсем неожиданным, но Фокс был им очень польщён. Поскольку я оказывал ему всяческое внимание, то он во все мои дворцы имел свободный доступ.

Однажды вместе со своей семьёй он отправился осмотреть Сен-Клу, в котором располагался мой личный кабинет. Этот кабинет был некоторое время закрыт, и он никогда не показывался иностранцам. Совершенно случайно Фокс и его супруга открыли дверь кабинета и вошли внутрь. Там они увидели бюсты нескольких великих людей, в основном патриотов, таких как Сидней, Хэмпден, Вашингтон, Цицерон и других. Среди этих бюстов супруга Фокса, опознав его бюст, воскликнула: «Дорогой, это же твой бюст!» Этот маленький инцидент, хотя незначительный и случайный, стал известен всему Парижу и снискал Фоксу большое уважение. Всё дело было в том, что когда-то я решил собрать коллекцию бюстов самых великих людей всех стран мира, наиболее известных за их заслуги перед человечеством. Я не восторгался ими меньше только потому, что они были врагами Франции, и фактически я приобретал бюсты самых злейших врагов Франции, например, бюст Нельсона. Позднее я отказался от этой затеи в силу обстоятельств, которые лишили меня возможности уделять время коллекционированию бюстов.

Было бы очень простым делом, — продолжал Наполеон, — сблизить французов и англичан, чтобы они стали добрыми друзьями и любили друг друга. Французы всегда уважали англичан за их национальный характер, а там, где существует уважение, то вскоре следует и любовь, если принимаются надлежащие меры. Французы и англичане очень родственны. Сам я нанёс немало вреда Англии и раздумывал о том, чтобы нанести его ещё больше, но я никогда не прекращал уважать вас. Тогда я был гораздо лучшего мнения о вас, чем сейчас. Я полагал, что в Англии гораздо больше свободы, гораздо больше независимости личности и гораздо больше великодушия, чем на самом деле. Если бы я так не думал, то я никогда бы не решился сделать тот шаг, который я сделал».

Я спросил его, какого он придерживается мнения о лорде Витворте. «Человек он ловкий, типичный интриган, — ответил Наполеон, — насколько я мог судить о нём. Он искусен, этот красавец мужчина. У ваших министров нет оснований жаловаться на него, так как он хорошо служит им. Сообщение, которое было опубликовано вашими министрами о его беседе со мной, полно лжи. Я не прибегал к никаким грубым манерам или к непристойному языку в беседе с ним. Послы не могли скрыть своего удивления, когда они прочитали такое неправильное толкование моей речи, и они открыто объявили сообщение ваших министров неприглядной ложью. Его супругу, герцогиню Дорсетскую, терпеть не могли англичане, проживавшие в Париже. Они говорили во всеуслышание, что она спесивая дура. Между ею и многими английскими дамами возникало немало трений по поводу представления последних императорскому двору. Она отказывалась представлять тех, кто ранее не был представлен Сент-Джеймскому двору в Лондоне. И вот оказалось, что было много ваших соотечественниц, которые или не были, или не могли быть представлены тому двору, но которые страстно желали быть представленными мне, однако в этом им было отказано ею и её супругом Это вызвало большую неприязнь к этой паре. По той же самой причине англичане в Париже испытывали неприязнь и к г-ну Мерри, поверенному в делах Англии во Франции. Некоторые из английских дам открыто угрожали отхлестать его, в связи с чем он обратился ко мне с просьбой защитить его от его же соотечественниц».

Наполеон затем рассказал о том благородном поступке со стороны Фокса, когда тот поставил его в известность о готовящемся на него покушении. Этот великодушный поступок Наполеон не мог не сравнить с тем обращением, которому он подвергается в настоящее время, и с попытками покушения на его жизнь со стороны негодяев, оплаченных NN в 1803 году и высаженных на берег Франции британскими военнослужащими. Наполеон также упомянул о том, что его убийство рассматривалось английскими правительственными газетами того времени как поступок, заслуживающий всяческой похвалы.

Затем Наполеон рассказал мне несколько историй, связанных с генералом Вюрмсером. «Когда я командовал осадой Мантуи, — стал рассказывать он, — незадолго до того, как сдалась эта крепость, в плен был взят один немец, который пытался пробраться в город. Солдаты заподозрили, что он был шпионом, и стали обыскивать его, но ничего в его одежде не нашли. Тогда они принялись угрожать ему на французском языке, которого он не понимал. В конце концов привели одного француза, который немного понимал по-немецки. Он пригрозил пленнику на плохом немецком языке смертью, если тот немедленно не расскажет всё, что знает. Он сопровождал свои устные угрозы яростными жестами, выхватил из ножен саблю, приставил её кончик к животу пленника и сказал, что начнёт вспарывать его. Бедный немец, испуганный до смерти и толком не понявший ломаный жаргон, на котором говорил французский солдат, решил, что его секрет раскрыт, когда он почувствовал, что сабля француза упирается в его живот. Он закричал, что незачем выпускать наружу его кишки, так как если они подождут несколько часов, то получат то, что ищут, благодаря вмешательству природы. Этот крик души пленника привёл к дальнейшему его допросу с пристрастием. В результате он признался, что — австрийский курьер, который был направлен к Вюрмсеру с письменным донесением, которое он проглотил, когда осознал опасность того, что будет взят в плен.

Он был немедленно доставлен в мою штаб-квартиру, и я послал за врачами. Предложили дать ему слабительное, но врачи заявили, что было бы лучше подождать, когда сама природа сделает своё дело. Его, соответственно, заперли в отдельном помещении под присмотром двух штабных офицеров, один из которых постоянно оставался с ним. Через несколько часов желаемый предмет был обнаружен. Этот предмет был завёрнут в воск и по размеру был не больше лесного ореха. Когда его развернули, то оказалось, что это было донесение императора Франца, собственноручно им написанное, генералу Вюрмсеру. Император желал генералу доброго здоровья, просил продержаться ещё несколько дней и сообщал, что ему на помощь послано большое войско, которое движется в таком-то направлении под командованием Альвинци.