Эдвард О’Мира - Голос с острова Святой Елены

Я ответил, что, будучи медицинским работником, я настоятельно рекомендовал Наполеону верховую езду в качестве физического упражнения. Мой ответ не удовлетворил сэра Хадсона Лоу, который рассерженным тоном повторил свой вопрос. Я ответил, что пришёл к выводу, что мои ответы на его (губернатора) вопросы, вызывают столь сильный гнев его превосходительства, что я должен просить у него разрешения не отвечать ни на какие-либо его вопросы, если они не касаются медицинских тем: более того, моя точка зрения имеет слишком малое значение. Мой ответ очень не понравился сэру Хадсону Лоу, который заявил, что бесполезно ждать чего-либо хорошего от человека, настроенного подобным образом, что он не доверяет ни одному человеку в окружении генерала Бонапарта. После этого последовало длительное, но довольно терпимое разглагольствование его превосходительства, во время которого он обвинил Наполеона в том, что тот до отказа наполнил голову посла разными клеветническими утверждениями и специально отложил встречу с ним до последнего дня, перед самым отъездом посла с острова, для того, чтобы он (сэр Хадсон) не имел возможности опровергнуть клевету генерала Бонапарта. Свой монолог губернатор завершил тем, что спросил: «Не считаете ли вы, сэр, что генерал Бонапарт самым постыдным образом отзывался обо мне в беседе с лордом Амхерстом?»

Я ответил, что Наполеон чувствовал себя настолько плохо, что был не в состоянии принимать посетителей. До последнего момента он не мог решить, следует ли ему принимать его светлость или нет. Лорд Амхерст находился в доме его превосходительства в течение нескольких дней и имел достаточно много возможностей для того, чтобы ознакомить его светлость со всеми подробностями. Если меня правильно информировали, лорд Амхерст виделся с его превосходительством и беседовал с ним в течение нескольких часов после беседы с Наполеоном, с которым он был только два часа. Этот ответ вызвал неподдельный гнев у его превосходительства, который, бросив на меня взгляд с яростным выражением лица, которое я никогда не забуду, заявил, что «если бы это не стало предметом официальной жалобы, то я бы немедленно и не ожидая указаний правительства выслал бы вас, сэр, с острова. Я не получал никакой официальной информации от правительства о вашем назначении на должность врача генерала Бонапарта; не я выбрал вас; вам разрешается посещать генерала Бонапарта только в качестве врача».

Я заявил, что поступал в соответствии с его же инструкциями, ограничивая себя в общении с генералом Бонапартом беседами только на медицинские темы. Он повторил свою угрозу выслать меня с острова. В связи с этой его угрозой я заявил губернатору, что мой отъезд с острова Святой Елены не вызовет у меня ни малейшего сожаления. После этого разговора сэр Хадсон Лоу отправился к графу Бертрану, с которым он оставался около тридцати минут. Вернувшись от графа Бертрана, он послал за мной, и после того как он заявил, что, по словам графа Бертрана, генерал Бонапарт находится в гораздо худшем состоянии здоровья, чем я о том информирую, его превосходительство приказал мне представить ему письменный доклад о здоровье Наполеона.

Примерно в четыре часа дня граф Бальмэн вместе с бароном и баронессой Штюрмер подошли к самым внутренним воротам Лонгвуда, где они встретились с генералом и госпожой Бертран, которые прогуливались с маленьким сыном Артуром в сопровождении гувернантки. Вскоре к ним присоединился генерал Монтолон. Все они оставались вместе примерно час, разгуливая между помещением охранного поста и внутренними воротами Лонгвуда. Было забавно наблюдать за поведением сэра Томаса Рида, который всё это время стоял или двигался перед дверью комнаты капитана Блэкни с подзорной трубой в руках. Особенно смешны были его жестикуляции в то время, когда на Лонгвуд пал густой туман, который полностью скрыл прогуливавшихся с поля зрения сэра Томаса Рида, безуспешно пытавшегося разглядеть их в подзорную трубу.

Как мне рассказали, сэр Хадсон Лоу явился к графу Бертрану для того, чтобы предложить построить в Лонгвуде солдатский барак для прогулок в нём Наполеона в качестве возмещения постоянного недостатка тени в Лонгвуде. Разговор между ними также коснулся темы ограничений. Граф Бертран высказал те же замечания, которыми утром со мной поделился Наполеон. Граф Бертран также информировал его превосходительство о мнении, высказанном лордом Амхерстом.

Вечером встретился с Наполеоном. Его состояние здоровья было точно таким же, как и утром. Рассказал мне, что через подзорную трубу видел госпожу Штюрмер, с похвалой отозвавшись о свежести её розовых щёк.

29 сентября. Капитан Блэкни получил приказ явиться в «Колониальный дом». Я послал с ним мой отчёт о состоянии здоровья Наполеона, обратившись одновременно с просьбой привезти в Лонгвуд морской воды для ванны Наполеона.

Виделся с Наполеоном, который находился в гораздо лучшем настроении. Он с большим удовольствием отдал дань противоцинготным овощам. Его дёсны стали немного лучше. Опухшие нижние конечности остались примерно такого же размера, но причиняли меньше боли.

Завели с ним забавный разговор о святых покровителях. Он спросил меня, кто был моим святым покровителем — какое у меня было христианское имя? Я ответил, что ношу имя своей семьи — О’Мира, но назван Барри в честь лорда Авонмора, ирландского пэра.

«Но, — заявил Наполеон, смеясь, — у вас должен быть святой покровитель, чтобы заботиться о вас и молиться за вас на том свете?» Я напомнил ему о моём втором христианском имени. «А! — воскликнул Наполеон. — Тогда он будет молиться за вас. Святому Наполеону следовало быть весьма благодарным мне и делать всё в его власти для меня на том свете. Бедняжка, раньше никто не знал о нём. В календаре у него не было даже своего дня. Я определил для него этот день и убедил папу римского внести в календарь день Святого Наполеона, а именно день моего рождения, 15 августа. Я вспоминаю, — продолжал он, — когда я был в Италии, священник молился о бедном грешнике, который расстался со своею жизнью. Его душа предстала перед Богом и от него потребовали, чтобы он дал отчёт о всех своих деяниях. Зло и добро были брошены на противоположные чаши весов для того, чтобы определить, которая из них перевесит. Чаша с добром оказалась намного легче и немедленно взмыла к коромыслу весов. Бедная душа грешника была приговорена к пребыванию в аду. Ангелы препроводили его душу к бездонной яме, вручили её дьяволам и те бросили её в огонь.

«Уже, — продолжал рассказывать проповедник, — всепожирающий огонь полностью покрыл ноги и проследовал дальше до внутренней части тела умершего грешника; О! Братия, он почувствовал огонь уже в его жизненно важных органах. Он погрузился полностью в огонь, и лишь его голова еще возвышалась над морем пламени. И тогда он громко пожаловался Богу, а затем своему святому покровителю. «О! Покровитель, — вскричал он, — посмотри на меня! О! Сжалься надо мной и брось на чашу весов все мои добрые дела, всю известь и все камни, которые я отдал на ремонт монастыря».