Эдвард О’Мира - Голос с острова Святой Елены

В Лонгвуд приехал сэр Хадсон Лоу и провёл с Наполеоном краткую беседу.

17 июля. Наполеон вызвал меня к себе в сад. Сообщил мне, что он сказал губернатору, что тот безо всякой необходимости ужесточил свои ограничения; что тот безосновательно наказал госпожу Бертран; что тот оскорбил французов самим способом передачи им вещей, присланных из Англии; что тот оскорбил Лас-Каза, сообщив ему, что читал его письма, и информировав его о том, что если Лас-Каз захочет получить пару туфель или чулок, то должен сначала направить запрос губернатору. «Я сказал ему, — добавил Наполеон, — что если бы Бертран или, скажем, Лас-Каз захотели организовать заговор с полномочными представителями (чего он, видимо, боится), то им достаточно было бы отправиться в город и договориться о встрече с одним из полномочных представителей в месте сбора войск при тревоге. Я заявил губернатору, что, оскорбляя такого человека, как Бертран, который пользуется уважением во всей Европе, он, облеченный властью, покрывает себя позором».

Затем Наполеон заговорил о новом доме, сказав, что, если, как он полагает, ему предстоит ещё долго оставаться на острове Святой Елены, то он хотел бы, чтобы этот новый дом был построен в районе «Колониального дома». «Но, — продолжал он, — я придерживаюсь того мнения, что, как только дела во Франции будут налажены и обстановка в целом успокоится, английское правительство разрешит мне вернуться в Европу и закончить мои дни в Англии. Я не верю, что оно настолько глупо, чтобы держать меня здесь, затрачивая ежегодно восемь миллионов, когда я более не представляю никакой опасности; поэтому меня не волнует проблема нового дома».

Затем он затронул проблему своего побега с острова, заявив, что если бы даже он был склонен к тому, чтобы попытаться сделать это, то есть только два шанса из ста на то, что его попытка увенчается успехом. «Несмотря на это, — продолжал он, — этот тюремщик вводит такое множество ограничений, словно у меня нет иных дел, как сесть в лодку и отплыть от острова. Верно и то, что, пока человек живёт, всегда есть шанс, — хотя он и прикован к цепи, заперт в клетке и приняты все меры предосторожности для его охраны, — всё же есть шанс для побега, и единственный эффективный способ помешать этому заключается в том, чтоб умертвить меня. Только мёртвые не оживают. После этого все беспокойства европейских держав и лорда Каслри прекратятся: не надо будет делать затрат, содержать эскадры, чтобы следить за мной, и бедных солдат, замученных до смерти необходимостью стоять в пикетах и на постах охраны и утомлённых до предела после переходов с тяжёлым грузом на плечах вверх на эти скалы».

18 июля. Сэр Хадсон приехал в Лонгвуд и обговорил с генералом Монтолоном некоторые вопросы, связанные с реконструкцией дома. Вся эта работа ведётся под руководством подполковника Виньярда. Ему помогает лейтенант Джэксон из губернаторского штаба. В Лонгвуд доставили бильярдный стол.

24 июля. Адмирал прислал лейтенанта с небольшим отрядом матросов, чтобы разбить палатку, используя для неё в качестве материала взятый с парусного корабля нижний лисель, поскольку деревья в Лонгвуде не дают никакой тени. Полковник Маунселл из 53-го пехотного полка обратился ко мне с просьбой постараться добиться через графа Бертрана аудиенции у Наполеона для д-ра Уорда (который находился в Индии восемнадцать лет). В соответствии с моей просьбой граф Бертран обратился к императору, который ответил, что «д-р Уорд должен лично обратиться к графу Бертрану».

25 июля. Я сообщил Наполеону, что накануне вечером из Англии прибыл корабль «Грифон» с новостями о приговоре генерала Бертрана к смертной казни заочно. На какую-то минуту он произвёл впечатление человека, полностью поверженного в состояние крайнего изумления и притом весьма обеспокоенного; но, взяв себя в руки, высказался в том смысле, что, по законам Франции, человек, обвиняемый в совершении преступления, за которое предусматривается смертная казнь, может быть предан суду и приговорён к смертной казни заочно, но подобный приговор не может быть приведён в исполнение: преступника должны судить вновь, но уже в его присутствии; если бы Бертран сейчас находился во Франции, его бы оправдали, как это случилось с Друо. Однако Наполеон выразил глубокое сожаление по поводу того отрицательного эффекта, который, вероятно, может произвести на госпожу Бертран эта новость. «В революции, — продолжал он, — любая вещь забывается. Привилегии, которые ты жалуешь сегодня, завтра забываются. Отношения меняются, благодарность, дружба, родственные и другие связи исчезают, и все стремятся добиться личной выгоды».

26 июля. Застал Наполеона во время его утреннего туалета. Одеваться ему помогали Маршан, Сен-Дени и Новерраз. Один из двух последних держал перед Наполеоном зеркало, а другой — необходимые принадлежности для бритья, Маршан же ждал своей минуты, чтобы затем передать ему одежду, одеколон и прочие вещи. Когда он заканчивал брить одну сторону лица, то спрашивал Сен-Дени или Новерраза: «Все в порядке?» и после получения утвердительного ответа принимался брить другую. После окончания процедуры бритья к свету подносили зеркало и Наполеон внимательно смотрел, хорошо ли он выбрит. Если он чувствовал, что что-то осталось на лице, он иногда щипал одного из слуг за ухо или слегка шлёпал по щеке провинившегося и добродушно восклицал: «А! Мошенник, почему ты мне сказал, что всё в порядке?»

Этот забавный, часто повторяющийся эпизод, вероятно, послужил основанием для досужих разговоров о якобы укоренившейся в характере Наполеона привычке избивать или грубо обращаться со своими слугами. Затем он умывался водой, в которую добавлялась небольшая доза одеколона, и этой же водой слегка опрыскивал грудь, весьма тщательно чистил зубы, часто сам массируя себя массажной щёткой, сменял своё льняное бельё и фланелевую жилетку, потом надевал белые бриджи из кашемира (или из хлопчатобумажной ткани «китайка»), белый жилет, шёлковые чулки, туфли с золотыми пряжками, зелёный однобортный китель с белыми пуговицами, чёрный шарф, полностью прикрывавший воротник белой рубашки, и треугольную шляпу с чуть-чуть поднятыми полями и с небольшой трёхцветной кокардой. Поверх одежды он всегда прикреплял орденскую ленту с большим крестом ордена Почётного легиона. После того как он надевал шинель, Маршан вручал ему небольшую бонбоньерку, табакерку и носовой платок, надушенный одеколоном, и затем Наполеон покидал спальную комнату.

Наполеон жаловался на слабые боли в правом боку. Я посоветовал ему это место хорошенько массировать фланелевым платком, смоченным одеколоном, а также увеличить дозу физических упражнений. Что касается последнего совета, то он в ответ на мою рекомендацию рассмеялся и слегка похлопал меня по щеке. Он спросил меня о причинах жалоб на боли в печени, в настоящее время весьма частых у местных жителей. Я перечислил несколько причин и среди прочих пьянство и жаркий климат. «Если, — заметил Наполеон, — причиной заболевания печени является пьянство, то я никогда не должен страдать от этой болезни».