Эдвард О’Мира - Голос с острова Святой Елены

Я спросил Наполеона, не думал ли он, что сможет полностью покорить Россию. «Нет, — ответил Наполеон, — но я бы вынудил Россию подписать со мной такой мир, который соответствовал бы интересам Франции. Я запоздал на пять дней с отходом из Москвы. Несколько генералов, — продолжал он, — сгорели в собственных постелях. Сам я оставался в Кремле до тех пор, пока все вокруг не было охвачено пламенем. Пожар в Москве разрастался, охватив огнем склады с китайскими и индийскими товарами и несколько лавок, торговавших керосином и спиртными напитками. От взрыва содержимого лавок пламя вырвалось нарушу, разметав все вокруг. Я выехал из Кремля в загородный дворец императора Александра, находившийся на расстоянии в одно лье от Москвы.

Вы можете представить себе интенсивность пожара в городе, если я вам скажу, что мы едва могли прислонить ладони к стенам и к окнам дворца, выходящим в сторону Москвы, так сильно они накалились от бушевавшего пожара. Это был потрясающий вид разлившегося моря огня, когда всё небо было в облаках пламени. Горы чередующихся красных языков пламени, подобно громадным морским волнам, то взмывали вверх, образуя огненное небо, то обрушивались вниз, становясь сплошным океаном огня. О, это было наиболее грандиозное и величественное зрелище, которое когда-либо созерцал мир! Ну-ну, доктор» [8] Это было обычное выражение Наполеона, когда он хотел, чтобы я оставил его одного. .

9 ноября. Беседовал с императором на тему религии. Я обратил внимание Наполеона на то, что в Англии существуют различные точки зрения о его вере.

В последнее время некоторые люди предполагали, что он является приверженцем римско-католической церкви. «Я верю всему, — ответил Наполеон, — чему верит церковь. Бывало, я часто устраивал в своем присутствии диспуты епископа Нанта с папой римским. Папа римский хотел восстановить монашеский статус. Мой епископ обычно говорил ему, что император не возражает, чтобы тот или иной человек в душе был монахом, но он возражает против того, чтобы разрешить любому обществу монахов существовать публично. Папа римский хотел, чтобы я исповедовался. От этого я всегда уклонялся, повторяя: «Святой отец, в настоящее время я очень занят. Вот когда постарею…» Я получал удовольствие от бесед с папой римским, который был добрым стариком, хотя и упрямым.

Существуют так много различных религий, — продолжал Наполеон, — или их разновидностей, что очень трудно знать, какую именно следует избрать.

Если бы какая-то религия существовала со дня сотворения мира, то я думаю, что именно она и являлась бы истинной. А так я придерживаюсь той точки зрения, что каждый человек должен продолжать оставаться верен той религии, в которой он был воспитан, той религии, которая была религией его отцов.

Каково ваше вероисповедание? — «Протестант», — ответил я. — «А ваш отец также был протестантом?» Я ответил: «Да». — «Тогда продолжайте быть приверженцем этого вероисповедания».

Во Франции, — продолжал Наполеон, — во время приёма гостей я в равной степени принимал и католиков, и протестантов. Я одинаково вознаграждал священников и той, и другой церкви. Я отдал протестантам прекрасную церковь в Париже, которая раньше принадлежала иезуитам. Для того чтобы предотвратить любые ссоры на религиозной почве в местах, где находятся и католическая, и протестантская церкви, я запретил и той, и другой звонить в колокола для сбора верующих на богослужение в церквах до тех пор, пока их священники не обратятся за разрешением звонить в колокол, указав, что их обращение является результатом желания и просьбы прихожан обеих церквей. Тогда разрешение выдавалось на год, и если по истечении этого года обращение не было возобновлено обеими сторонами, то разрешение теряло свою силу.

Этим самым я воспрепятствовал возникновению ссор, так как католические священники поняли, что они не могут звонить в свои колокола до тех пор, пока протестанты не получат аналогичную привилегию.

Существует связь между животными и Богом. Человек, — добавил Наполеон, — является более совершенным животным, чем остальные животные. Он размышляет лучше. Но откуда нам известно, что животные не имеют собственного языка? Я придерживаюсь той точки зрения, что присущее нам высокомерие заставляет нас сказать «нет», потому что мы не понимаем их. Лошадь обладает памятью, знанием и чувством любви. Лошадь отличает своего хозяина от слуг, хотя последние находятся с ней чаще. У меня самого была лошадь, которая отличала меня от всех других людей, и, когда я сидел на ней, она ясно показывала своё понимание того, что её всадник превосходит всех других, окружавших его, тем, что она выделывала антраша и двигалась с гордо поднятой головой. Она также никому не позволяла оседлать себя, за исключением одного конюха, который постоянно ухаживал за ней. Когда конюх ехал на ней, то ее движения были совсем другими, казалось, она сознает, что позволила ехать на себе человеку, подчиненному ее хозяину. Когда я терял дорогу, то обычно бросал вожжи, и она всегда находила правильный путь в местах, где я со всей моей наблюдательностью и хвалёными познаниями не мог этого сделать.

Кто может отрицать ум собак? Существует связь между всеми животными и всем живым. Растения — тоже живые; и в мире растений и животных существуют ступени развития вплоть до человека, который один является высшим существом по сравнению со всеми другими существами. Но один и тот же дух оживляет их всех в большей или меньшей степени.

Этот губернатор, — добавил Наполеон, — закрыл для меня дорожку, которая вела к садам Восточно-Индийской компании, где я обычно гулял, так как это — единственное место, защищенное от пыльных бурь, что было, как я полагаю, по его мнению, слишком большой поблажкой для меня. Я уверен, что он задумал что-то дурное. Но меня это мало беспокоит, ибо когда время человека приходит, он должен уходить».

Я взял на себя смелость спросить его, был ли он фаталист. «Конечно, — ответил Наполеон, — в такой же степени, как турки. Я был им всегда. Когда судьба проявляет волю, ей следует подчиниться».

Задал Наполеону несколько вопросов о Блюхере. «Блюхер, — заявил Наполеон, — очень храбрый солдат, прекрасный рубака. Он подобен быку, который закрывает глаза и, не видя опасности, бросается напролом. Он совершил тысячу ошибок, и, если бы не благоприятные для него обстоятельства, я мог неоднократно взять в плен его и большую часть его армии. Он упрям и неутомим, он ничего не боится и очень предан своей стране; но в качестве генерала он лишен всякого таланта. Я помню, когда я был в Пруссии, он обедал вместе со мной после того, как сдался в плен, и тогда он производил впечатление самого заурядного человека».