Федор Толстой - Записки графа Федора Петровича Толстого

В большой ограде Никольской церкви был устроен сад, в который прежде водили гулять детей, а теперь [он] сделался модным гуляньем молодых дам и девиц и местом свидания любящихся. Там видели и модного иеромонаха, прогуливающегося с дамами. Впоследствии, по приказанию митрополита, ограда была заперта для больших и малых.

В это время, как мы жили в доме Шенина, вспыхнула Французская революция, так сильно перепугавшая всех царствующих особ, в том числе и нашу императрицу.

Старший брат мой, со дня крещения сержант Семеновского полку, учившийся в пансионе, бывшем при кадетском корпусе, в генваре месяце [1791 г.] по старшинству должен быть представлен в офицеры гвардии; но как еще так молод (ему [было] только четырнадцать лет и притом он [был] очень мал ростом), то командующий Семеновским полком и штаб полка боялись его представить, чтобы императрица, которой надо было непременно представлять каждого, жалуемого в офицеры гвардии на утверждение ее Величества, во-первых, не утвердит этого представления да еще и сделает выговор. Но чтоб избавить батюшку, которого все любили, от огорчения видеть сына исключенным из списка представляемых в офицеры, а самим избавиться [от] замечания, они придумали сделать так: дать сержанту графу Александру Толстому за два месяца до представления, то есть до первого генваря, на год отпуск. Тогда государыня, не видав его, подпишет утверждение. Так точно оно и исполнилось, и первого генваря на брата надели мундир светло-зеленого сукна, обшитый по борту, фалдам, карманам, воротнику и обшлагам золотым галуном [180]в два пальца, надели шпагу с золотым темляком [181]и дали в руки треугольную шляпу, обшитую таким же галуном, как и мундир, с белым бантом и белым небольшим султаном [182]. С каким восторгом и удивлением смотрели мы с меньшой сестрой и братом на Сашу в мундире с галунами, не пересказать. А что было с самим 14-летним гвардии офицером?.. Скажу только одно, что наш новый гвардии офицер не пил, не ел в тот день, все ходил от одного зеркала к другому, любуясь своим мундиром, то надев, то скинув шляпу. И на ночь, ложась спать, не хотел расставаться со своею офицерскою амунициею и, легши в свою постелю, на стульях возле себя разложил и мундир, и шпагу, и шляпу.

В сержанты гвардии записываться могли только дети столбовых дворян [183], по постановлению нельзя было вступить в гвардии офицеры, не имея шестисот душ. Но это постановление не строго исполнялось, и многие, как мой брат, были гвардии офицерами, не имея ничего. Гвардии офицер не мог иначе ездить, как четверкой в карете, и потому большая часть, получив офицерский чин, выходили в армию. Выпускались из сержантов гвардии в капитаны армии, из прапорщиков — в секунд-майоры, из порутчиков — в пример-майоры, из капитан-порутчиков — в подполковники, из капитанов выходили на службу в армию в полковники, а в отставку — бригадирами. Но чтоб быть выпущену в армию этими чинами, надо было выслужить положенное число лет в том чине, из которого желаешь выйти в армию. Из сержантов гвардии дворянам надо было иметь совершеннолетие, чтобы быть выпущену в капитаны армии. Только по особенной протекции выпускали и детей в капитаны армии. Это злоупотребление не было очень вредно, потому что эти случаи, во-первых, были редки, во-вторых, подобные выскочки, не имея личных достоинств и не принося своею службою надлежащей пользы отечеству, оставались на всю жизнь в чинах, полученных протекциею.

Около этого времени старшая сестра моя вышла замуж за полковника Дмитрея Семеновича Шишкова, брата Александра Семеновича, жившего над нами; он вышел полковником, не помню которого из гвардейских полков, и тотчас получил Егерский полк, стоящий где-то в сибирских краях, и вскоре после свадьбы поехал с женою в Сибирь, чтобы принять полк.

Не знаю, сколько времени прошло после свадьбы сестры, мне был уже девятый год, я был увезен внучатым дядею, графом Петром Александровичем Толстым [184]в Польшу. Он был прислан из действующей армии против последней польской конфедерации [185]курьером к императрице с донесением о каком-то весьма значительном действии, чуть ли не взятии Костюшки [186]; знаю только, что за известие, с которым он приехал, получил Егорьевский крест на шею [187]. Не знаю, был ли он уже полковником или получил тоже и этот чин за привезенное им известие. Так как все очень хорошо знали, что императрица за хорошие вести щедро награждает, то главнокомандующие армиями обыкновенно посылали курьерами к императрице молодых людей, покровительствуемых сильными при дворе вельможами, чтобы угодить им, или своих любимцев, а когда уже нельзя иначе, то посылали и особенно отличившихся своею храбростию и действиями против неприятеля. Конечно, не все главнокомандующие так поступали, как, например, Суворов — никогда не посылал к императрице донесения о своих победах иначе курьерами, как офицеров, наиболее отличившихся в этом деле, которые бы могли ей основательно объяснить все действие.

Граф Петр Александрович был племянник графа Николая Ивановича Салтыкова [188]и Натальи Владимировны, его супруги, не знаю [189]. А эта фамилия — одна из самых важных при дворе. А потому он, окроме того, что за привезенное из армии известие получил такую огромную награду, не сделав никакого подвига, который был бы известен в городе. Не имея состояния, он был сосватан с одною из богатейших невест в России — с фрельною княжною Мариею Алексеевною Голицыною. Три сестры — Марья, София и Елизавета и брат Егор — совершенные сироты, то есть, без отца и матери, с огромным имением, воспитанные под особым покровительством императрицы по всем строгим правилам приличий двора, умения жить в свете и страхе Божием. Научное же образование ее, как всех дочерей знатных придворных особ и всех богатых людей высшего дворянства, ограничивалось только умением говоритьхорошо по-французски, написать по-женскидовольно правильно письмо, записочку на этом языке, совершенным незнанием русского языка или весьма плохим умением говорить на отечественном языке. Что касается до наук, то они, по слухам, знали название некоторых из них и могли рассказать кой-что о бывшем парижском дворе Людовика XVI [190]и Париже, о Лондоне, Вене и Берлине по сведениям, тоже по слухам приобретенным. Своей женитьбой на богатой княжне Голицыной получил он один из двух только во всей России четырехтысячных полков — Псковский драгунский полк, чтобы он деньгами своей жены поправил положение полка. Тогда говорили, что этот полк был дан Петру Александровичу потому, что никто его не принимал, так он был расстроен в финансовом отношении братом Петра Александровича, командовавшим тогда этим полком.

После свадьбы перед отъездом к полку Петр Александрович чрез Апраксиных предложил родителям отпустить меня с ним в полк, что он берет на себя попечение о моем воспитании и образовании из меня хорошего конного офицера и проложении мне по этой службе хорошей дороги, на что родители, разумеется, не могли не согласиться.