Стефан Кеневич - Иоахим Лелевель

Их надежды оказались обманчивы. В 1830 году через Европу прокатилась волна политических переворотов, которая привела буржуазию к власти во Франции и Бельгии. Но эти перевороты не подорвали системы абсолютизма в Центральной и Восточной Европе. На период почти двух десятков лет в Европе установилось политическое равновесие двух блоков: с одной стороны, конституционные монархии (Франция и Англия), с другой — Священный союз трех держав, разделивших Польшу (Россия, Австрия и Пруссия). Буржуазные правительства Западной Европы не поддерживали в этот период освободительных движений. Страшась в собственной стране сил революции, они не хотели новых войн и переворотов. В особенности король французов Луи-Филипп, «король-гражданин», поднятый на трон июльской революцией, искал хороших взаимоотношений со старыми монархиями «божьей милостью». Во Франции полякам сочувствовал главным образом «простолюдин» — ремесленник, рабочий и крестьянин; активно поддерживала их республиканская оппозиция. Но правительство, парламент, финансисты и значительная часть имущих классов видели в польских эмигрантах опасных возмутителей спокойствия. Правительство считалось с общественным мнением и не могло запретить полякам въезд во Францию, оно было вынуждено также установить для них постоянную денежную поддержку. Но оно поставило их под надзор, собрав в нескольких больших лагерях, и особенно противодействовало наплыву значительного числа эмигрантов в Париж.

Это существенно осложняло ситуацию Национального комитета. Предполагалось, что он сможет организовать во Франции польские вооруженные силы для совместной с французами освободительной войны. А между тем он должен был хлопотать о том, чтобы эмигрантам было дано право свободного передвижения во Франции, и защищаться перед планом отправки всех поляков в Иностранный легион в Алжир. Холодно отталкиваемый буржуазией, стоящей у власти, он тем более искал поддержки у руководителей оппозиции — таких, как Лафайет и генерал Могэн, а также у множащихся во Франции тайных республиканских организаций.

Не менее трудной оказалась позиция комитета в отношении соотечественников. Его не признавали «нотабли» эмиграции: экс-министры и экс-генералы, объединенные вокруг бывшего председателя Национального правительства князя Адама Чарторыского. Но и на противоположном, левом крыле подымалась оппозиция против Лелевеля. Группа самых горячих варшавских «клубистов» во главе с Тадеушем Кремповецким, Адамом Гуровским и ксендзом Александром Пуласким потребовала, чтобы Лелевель «декларировал перед Европой свои политические принципы и чтобы эта декларация была искренней и смелой». Лелевель сомневался в основательности этих требований. Он считал себя демократом и республиканцем не худшим, чем его оппоненты. Но он видел, что масса эмиграции политически незрела и не может сразу объединиться вокруг радикальных лозунгов, поэтому он пробовал отодвинуть на более позднее время дискуссию вокруг программы. После трех месяцев этого лавирования, в марте 1832 года, крайне левое течение порвало с Национальным комитетом и основало собственную организацию — Польское демократическое общество.

Теперь началась пропагандистская баталия в провинциальных «лагерях», объединяющих большинство эмиграции. По ним разъезжали агенты Чарторыского, Лелевеля и Демократического общества, вербуя людей каждый на свою сторону. Большинство эмиграции составляли офицеры низших рангов, главным образом интеллигенты шляхетского происхождения. В душе горячие патриоты — иначе они не отвергли бы царской амнистии, — они не имели, однако, ясного представления о путях, ведущих к освобождению Польши. Они потеряли доверие к своим недавним военачальникам, но не приобрели его в отношении революционных принципов. Многим казалось, что путем выборов можно будет поставить во главе эмиграции комитет, состоящий из людей, достойных доверия, комитет, который объединит все направления. На протяжении всего 1832 года тянулись по этому поводу дискуссии и переговоры. Поздней осенью образовался наконец Комитет польской эмиграции под председательством генерала Юзефа Дверницкого. Популярный кавалерист, одержавший в феврале 1831 года победу под Сточном, он не имел четких политических взглядов, а среди его сотоварищей, избранных в комитет, не было единства мнений относительно методов действий. Комитет Дверницкого должен был по замыслу инициаторов его создания занять место радикального комитета Лелевеля, но лелевелисты не собирались добровольно очистить им место.

Через год после ухода в эмиграцию становилось ясно, что ни одна политическая организация не в состоянии объединить всех эмигрантов. Особенно терял почву под ногами комитет Лелевеля. Уже растаяли средства, собранные во Франции и других странах и предназначенные на помощь для поляков. Невелика была польза от адресов и воззваний, с которыми обращался комитет к парламентам Франции и Англии, к итальянцам, венграм, немцам, американцам. Наряду с этими явными выступлениями Лелевель устанавливал контакты и с другими подпольными организациями, находящимися во Франции, особенно с карбонариями. В Париже находился Высочайший шатер мира, высшая власть тайного карбонарского интернационала. Он подготавливал всеобщее выступление угнетенных народов против европейских монархий. Однако на этой карбонарской почве Лелевеля опередили конкуренты с крайнего левого крыла; когда в Париже был организован тайный Национальный польский шатер, во главе его оказался Тадеуш Кремповецкий, один из главных деятелей Демократического общества.

В этот первый год пребывания на чужбине, как и в течение долгих лет, которые были впереди, важнейшим делом для Лелевеля являлся контакт с родиной. Рассчитывая на возобновление военных и революционных попыток, Лелевель посылал в Краков и Галицию своих надежных друзей — Валентыя Зверковского и Валериана Петкевича. Они должны были создать во всех частях разделенной Польши тайную организационную сеть. Мысль о близком восстании особенно поддерживал полковник Юзеф Заливский, один из известных инициаторов ноябрьского восстания. Заливский, человек честолюбивый и самоуверенный, к сожалению, также интриган и хвастун, провозглашал возможность и перспективность партизанской войны; он утверждал, что ему достаточно нескольких десятков людей, готовых на все, чтобы начать повстанческие действия. Уже в конце 1832 года в эмигрантских «лагерях» началась вербовка эмиссаров, которые тайно пробирались в Польшу для организации партизанских отрядов. Сам Лелевель отпускал средства на этот перелет «наших журавлей», как он называл эмиссаров в своей конфиденциальной переписке.