Стефан Кеневич - Иоахим Лелевель

Утром 16 августа члены правительства собрались без Чарторыского. Лелевель составил проект воззвания с обещанием, что правительство в соответствии с требованием народа будет вести отныне революционную политику. Но он не получил поддержки центристов-калишан. Они были напуганы событиями последней ночи и теперь отшатнулись вправо. Их кандидат на пост главнокомандующего — генерал Прондзиньский — отказался принять этот пост. Национальное правительство вопреки голосу Лелевеля подтвердило назначение главнокомандующим Дембиньского, а затем подало в отставку.

События развивались быстро. 17 августа Дембиньский ввел в Варшаву отборные воинские части, разогнал Патриотическое общество и приказал арестовать его крупнейших деятелей. Он сам признает, что в какой-то момент собирался расстрелять без суда Лелевеля, однако в конце концов махнул на него рукой. Дембиньский опубликовал воззвание, в котором события 15 августа и все действия левых сил приписывал… царским агентам. В течение одного дня он оттолкнул от себя не только население Варшавы, но и всех тех, кто еще хотел продолжения борьбы.

Эти настроения создали условия для неожиданной карьеры Круковецкого. Сейм назначил его председателем правительства и предоставил ему почти диктаторские полномочия, которые ранее отказывался дать Чарторыскому. Круковецкий немедленно отстранил Дембиньского от командования, назначив на его место Казимежа Малаховского, почтенного человека, но абсолютно бездарного в военном отношении. В громких воззваниях Круковецкий заявлял, что теперь война будет вестись решительно. В Варшаве он приказал расстрелять нескольких второстепенных участников самосуда 15 августа. Затем он отправил на далекое расстояние от Варшавы две сильные группы войск — одну на восток, другую на север, в места, свободные от противника, — и с ослабленным таким образом гарнизоном Варшавы пассивно ожидал штурма.

6 сентября 1831 года армия Паскевича, сокрушая героическую оборону Варшавы, захватила первую линяю обороны в предместье Воля. На следующий день Круковецкий сообщил сейму, что он начал с командующим царской армией переговоры о капитуляции. Возмутившаяся слишком поздно палата лишила Круковецкого, признанного повсеместно изменником, полномочий председателя правительства. Однако в городе царил полнейший хаос, и никто не хотел взять на себя его дальнейшую оборону. В эту ночь по понтонному мосту, переброшенному через Вислу, покидали город не только остатки побежденной армии, но и толпы гражданского населения, которые не хотели примириться с поражением. Среди этих толп шел, как и все, пешком Лелевель, «исхудалый, изможденный, бледный, с котомкой за плечами».

Вот как описывает его в момент ухода в изгнание один из мемуаристов: «Мне указали человека, спину которого согнули годы, а глаза состарил труд; в праздничном фраке и высоких венгерских сапогах, с котомкой за плечами и зонтиком в руке, он шел, терпеливо преодолевая усталость, и в немом изумлении оглядывался на Варшаву. Это был Иоахим Лелевель». Он оставил в Варшаве старую мать, которую ему уже не было суждено увидеть вновь; оставил свою библиотеку и все свои научные собрания. Он шел куда глаза глядят, может быть еще не зная толком, идет ли он для того, чтобы продолжать борьбу, или только для того, чтобы избежать мести неприятеля.

Польская армия насчитывала в этот момент еще около 60 тысяч превосходных солдат, а следовательно, больше, чем их было в строю в момент восстания 29 ноября. Но с того времени угас боевой порыв, угас в особенности у командования, которое никогда не испытывало повстанческого энтузиазма. Генерал Мацей Рыбиньский, назначенный теперь главнокомандующим, переписывался с Паскевичем по вопросу о капитуляции, не обращая внимания на протесты политиков и журналистов, которые еще хотели продолжать борьбу.

В течение нескольких следующих недель сейм заседал сначала в небольшом городке Закрочиме, севернее Варшавы, а затем в Плоцке. Лелевель все еще играл в сейме большую роль. Он выступил с предложением учредить «звезду стойкости» как памятный знак для тех, кто стойко нес до самого конца службу для родины. Мысль сама по себе прекрасная, но свидетельствующая о том, что и Лелевель считал уже в этот момент историю восстания завершенной. В Плоцке он занимался также вместе с группой друзей составлением рекомендательных писем для деятелей левого направления, отправляющихся в эмиграцию. Эти письма, составленные по единому образцу, гласили: «Мы постановили обратиться к чувствам народов, друзей всеобщей свободы, чтобы они по-братски пожелали принять гражданина… Он пожертвовал всем, что только имел дорогого на родине, ради великих целей прогрессивного человечества. Народы должны оказать ему покровительство».

Польские патриоты были убеждены, как были убеждены в этом и капитулянты, что дальнейшее ведение войны было невозможно. Патриоты надеялись лишь, что вскоре возобновят войну благодаря помощи других народов Европы, поднимающихся против тирании. Лелевелю и его друзьям казалось в этот момент, что самые срочные дела и перспективы действия ждут их теперь в Париже. Таким делом должна была стать организация великого крестового похода народов против Священного союза. Они оставляли позади свой родной дом и своих близких, свое место работы и поле проигранного сражения. Они не оборачивались, наоборот, они рвались вперед, к новым трудам, к новым ждущим их иллюзиям и разочарованиям. 5 октября 1831 года корпус генерала Рыбиньского сложил оружие на прусской границе. 29 октября Лелевель, ехавший спешно и под чужим именем, прибыл уже в Париж.

В течение всей жизни Лелевеля как общественного деятеля период ноябрьского восстания был тем временем, которое раскрыло перед ним наиболее широкие перспективы действия. Голос прогрессивного общественного мнения, выражаемый устами интеллигентской молодежи, призывал тогда Лелевеля принять на себя руководство борьбой за реализацию той цели, которую он сам указывал, а именно объединение борьбы за независимость с социальной революцией. Ученому-историку оказалась не по плечу эта задача, он не сумел указать своим почитателям правильный путь действий, он не сумел также открыто противопоставить себя лагерю контрреволюции. В течение десяти месяцев он занимал половинчатую позицию, поддерживая фикцию сотрудничества сил, принципиально враждебных друг другу, и тем дискредитируя дело, представителем которого он был. Позиция Лелевеля в 1830–1831 годах, несомненно, уменьшала остроту борьбы между представителями имущих классов и теми силами, которые защищали интересы народных масс. Эта позиция постоянно сковывала левые силы восстания.