Виссарион Григорьев - И корабли штурмовали Берлин

Малинин вспоминал, как в начале войны, еще в звании полковника, был начальником штаба мехкорпуса, как познакомился с назначенным командиром этого корпуса Рокоссовским… Они провоевали вместе, не разлучаясь, почти три с половиной года — до того как Рокоссовского перевели на 2-й Белорусский. Задумчиво глядя в окно, Михаил Сергеевич говорил и о более далеком — о двадцатых годах, о службе в знаменитой тогда Московской, Пролетарской дивизии… Усталое лицо его потеплело, исчезла обычная суховатость. Начальнику штаба фронта, известному неистощимой работоспособностью, волевому, подчас крутоватому, наверное, понадобилось чуть-чуть расслабиться, снять скрытое внешним спокойствием невероятное напряжение, которого потребовала подготовка грандиозной операции (и должно было вновь потребовать управление ею). А я, быть может, нечаянно оказался подходящим для него собеседником. Крупнейший армейский штабной работник, с которым мне доводилось соприкасаться по службе (после войны генерал армии М. С. Малинин стал первым заместителем начальника Генерального штаба), безгранично мною уважаемый, открывался для меня в тот вечер какой-то новой стороной своей недюжинной натуры.

Взглянув на часы, Малинин протянул мне руку и без всякого перехода, так, будто я уже знал, каким будет следующий день, сказал:

— Надеюсь, ваши матросы завтра не подкачают.

Затем он подвел меня к занимавшей всю стену карте, показал указкой перекресток двух дорог и распорядился:

— Сегодня ночью, в четыре ноль-ноль, будьте вот тут. В машине не должно быть никого, кроме вас и водителя.

Вопросов задавать не полагалось, но я догадался: это приглашение на НП фронтового командования.

Вернувшись к себе на ФКП, я поочередно соединился с командирами всех трех бригад кораблей. Лялько, Митин и Лупачев подтвердили, что у них все «на товсь».

Ночь на 16 апреля была безлунной, и Федор Нагорнов вел машину чуть не на ощупь. Миновав несколько КПП, прибыли с запасом в десять минут к указанному Малининым перекрестку и встали у обочины. Точно в четыре ноль-ноль рядом притормозили две машины. Из одной высунулся, подсветив фонариком, адъютант генерал-полковника. После обмена паролями раздалось негромкое «За нами!», и мы поехали дальше.

Остановились среди густого леса. Углубляясь в него, прошли с автоматчиками охраны по узкой дорожке. Начальника штаба фронта встретила группа генералов, и все начали подниматься по крутой деревянной лестнице на вышку.

Глаза уже привыкли к темноте. С площадки на самом верху угадываются очертания Одера. Передний край примерно в двух километрах. Дальше — сильно укрепленный рубеж Зееловских высот, вторая полоса немецкой обороны.

Вокруг удивительно тихо. Только зуммерят время от времени телефоны. Малинин принимает последние доклады, коротко отвечает на них. Перед пятью часами смолкает и связь. Тишина становится абсолютной, давящей.

В пять ноль-ноль по московскому времени (тут, под Берлином, стояла еще глубокая ночь) эту тягостную тишину взорвал оглушающий грохот. Я наблюдал уже немало артподготовок, но того, что разразилось теперь, пожалуй, не смог бы представить, если бы не видел и не слышал этого сам. Только армии Берзарина и Чуйкова имели 65 артполков и 12 артбригад, да еще минометные полки, гвардейские минометные части. Плотность артиллерии на направлении главного удара, который наносили четыре общевойсковые армии, превышала двести стволов на километр, а на участках прорыва приближалась к тремстам.

Но и в этом громе тысяч орудий я вскоре стал различать знакомый голос наших дальнобойных плавбатарей — их позиции были невдалеке от фронтового НП. И оказалось, характерный голос морских орудий выделило не только мое, привычное к нему ухо.

— Кто это тут бухает так гулко? — расслышал я вопрос Михаила Сергеевича Малинина.

— Моряки стараются… — ответил, опередив меня, кто-то из находившихся на вышке артиллеристов.

— Это те, что работают на Берзарина?

— Так точно, на него.

Артподготовка длилась всего 20 минут. За это время в полосе главной ударной группировки фронта было выпущено до полумиллиона снарядов и мин. А ночные бомбардировщики, проходившие над нами волна за волной, наносили удары по третьей и четвертой линиям траншей противника, по его артиллерийским позициям и расположению штабов. Оборона врага подавлялась на глубину шесть-семь километров, на некоторых участках — до десяти.

Разрывы на вражеских позициях слились в море огня. Но и оно тускнело за поднявшейся стеной дыма и пыли. Когда был подан сигнал к атаке, на нашей стороне вспыхнули мощные зенитные прожекторы. Направленные теперь не в небо, а на передний край противника, они ослепляли еще уцелевших там гитлеровцев и освещали путь поднимавшимся из траншей советским солдатам. А перед ними покатился вперед вал артиллерийского огня. Картина была потрясающая…

Потом установили, что артподготовка вывела из строя на разных участках от 30 до 70 процентов живой силы врага в первой и второй траншеях. На НП фронта доносили: местами наша пехота, поддерживаемая танками, смогла одним рывком, не встречая сильного сопротивления, продвинуться на полтора-два километра. Однако и такие удары, какие уже обрушились на оборону противника, не сломили ее до конца, и постепенно она оживала. В стереотрубу было видно, как там, где движутся наши войска, все гуще вспыхивают разрывы немецких снарядов и мин. В атаку на всех доступных обзору участках вводилось все больше наших танков. Бои за Одером разгорались жестокие, упорные.

С вышки фронтового НП было видно многое, а доклады и распоряжения, которые я слышал, позволяли представить почти весь ход событий. Но оставаться на НП слишком долго я не мог и того, что происходило, когда стало совсем светло, уже не видел.

Отпуская меня, Малинин сказал:

— Морякам, вероятно, придется поработать на генерала Белова. Указания получите.

61-я армия генерал-полковника П. А. Белова, с которой днепровцы взаимодействовали на Припяти и расстались после освобождения Пинска, находилась на правом фланге фронта. О совместных с нею действиях флотилии в Берлинской операции до того речи не было. Но само собой разумелось, что по ходу событий наши задачи могут и будут корректироваться.

Поддерживать огнем части 9-го корпуса армии Берзарина и 4-го гвардейского корпуса армии Чуйкова, помогая им взламывать оборону противника, наши корабли и плав-батареи смогли с позиций у кюстринского плацдарма в течение семи часов. Надежная связь с корректировщиками, находившимися в передовых подразделениях наступающих корпусов, позволяла быстро переносить огонь на новые цели.