Роман Грачев - Развалины часовни

Бабуля покачала головой.

— Вот ведь скажут, как в лужу, понимаешь… это самое…

«Любые заигрывания с нечистью, любая привычка к общению с ней меняют в худшую сторону душу человека и, в конце концов, могут сделать человека несчастным».

«Кого я сделала несчастным в своей жизни?» — подумала бабуля и подняла взгляд на бревенчатую стену, покрытую плесенью и паутиной. Там почти под самым потолком висел на гвоздике выцветший портрет старичка в очках. Чем-то он был на нее похож, этот сухонький седой мужичок, чем-то мил и дорог. Именно к нему она обращалась со словами горести и печали в те минуты, когда непростая жизнь в современном мире доставала ее до самых печенок.

— Вот ведь как, Георгий Францевич, — сказала Яга портрету, — доигрались мы с целлулоидом, допотешались. Сбросили нас в подпол, ниже уже некуда.

Под портретом был пришпилен маленький клочок бумаги с четырьмя цифрами — одними нулями. Это был магический телефонный номер, но набирать его следовало лишь в самых экстренных случаях.

Она, кряхтя, поднялась с лавочки, вновь подошла к окошку. Подышала немного на стекло, протерла рукавом, чтобы было лучше видно. Впрочем, смотреть на это ей совсем не хотелось. Она вспомнила популярную лет двадцать назад песенку: «Ей бы к лешему веселому сгонять, чай с малиновым вареньем похлебать. А потом — на санки, в рощи да полянки, соснячки, дубравы…» — и ей стало совсем дурно.

Команды протестующих «баскетболистов» на дворе продолжали скандировать и трясти плакатами.

— Я-га, у-хо-ди, Я-га, у-хо-ди!!!

Бабуля не выдержала. Сжав всю оставшуюся волю в кулак, она толкнула створку окна, высунула голову наружу и, закрыв глаза от обжигающего ветра, завопила что было сил:

— А вот постный шиш вам баян!!!…

И тут же потеряла сознание.

…А ведь как все чудно образовалось вначале! Престарелую Ягу, уже не способную ни на колдовство, ни на манипуляции с метлой и ступой, внесли в реестр почетных пенсионеров Вологодчины и Ярославщины вместе с Федякой Лешим, Петрушей Водяным и еще дюжиной классической нечисти. Им выделили несколько гектаров леса, позволили вести строительство и благоустройство территории, да и вообще — чувствовать себя как при царе Горохе. Взамен от них ожидали самую малость — всего лишь привечать как следует туристов, демонстрируя по максимуму свои сказочные возможности.

Нечисть трудилась на совесть.

Со всей страны в усадьбу «Курьи ножки» стали съезжаться взрослые и дети, с молоком матери впитавшие байки о Яге, ее костяной ноге и всей этой веселой гвардии сказочных люмпенов. Вспышки фотокамер, совместные съемки, позирование, сотни пар восторженных глаз — о, да! — бабуся была в полнейшем восторге. У нее, можно сказать, началась вторая молодость, а уж о Федяке и Петрушке и говорить не стоит — перестали водку пьянствовать, безобразия нарушать, по утру всегда подтянутые, чистенькие, «чего изволите-с?». Даже Змей Горыныч, что последние пятьсот лет скучал в своем ангаре на болотах, и тот стал оставшиеся две шеи вытягивать, прислушиваясь к детскому визгу. К общему празднику он, правда, присоединяться не спешил, потому что боялся ненароком устроить пожар от переизбытка чувств. Сердобольный стал Кирагас Мефодьевич.

Так вот и жил-поживал этот русский народный Диснейленд без финансовых и иных проблем года три с хвостиком. Иван-Царевич выгуливал свою лягушку по зеленой лужайке на радость зевакам, Федяка бренчал на балалайке, Петруша в бассейне пускал пузыри и стягивал трусики с молодых девушек, отчего те визжали (не трусики, естественно, а девушки), но из воды не вылезали, продолжая дразнить Водяного румяными ягодицами. Яга же сидела на веранде своей отреставрированной избы, покачиваясь в кресле, вязала на спицах и умильно глядела на отдыхающих туристов. Сердце ее ликовало…

…впрочем, не так долго, как ей хотелось бы.

Первый звоночек раздался за месяц до того, как вокруг усадьбы выстроились плотным кордоном «блюстители нравственности». Однажды вечером в избушку Яги заглянул человек в дорогом костюме и с аккуратной бородкой. В это время сама Яга и ее друзья пили чай с вареньем. Человек присел на лавку у входа, погладил бороду, почесал пузо, выглядывающее из-под расстегнутого пиджака, и принялся протяжно вздыхать, не говоря при этом ни слова.

Минуты три чаевники так же молча разглядывали его, а затем нервы Федяки не выдержали:

— По какому вопросу, товарищ? На сегодня экскурсии закончены, усадьба закрыта, приходите завтра…

— Кхме, — сказал бородатый и снова почесал пузо. — Кхме… ха…

— Красиво излагаете, Киса, — ответил Федяка, начиная разминать пальцы. — Только у нас ничего крепче чая сегодня не наливают. Обращайтесь в министерство культуры.

Бородатый, наконец, соизволил подать голос:

— Я только что оттуда… — сказал он и, в очередной раз почесав поверхность желудка, припечатал: — Вам конец, нечисть.

Звучало пугающе.

Вслед за Федякой начал нервничать Водяной Петрушка. Обычно когда он нервничал, то становился похожим на страдающего чумкой бегемотика, но в тот раз эмоции довели его до состояния полного ступора. Это был уже не добродушный бегемотик, а прошлогодний утопленник.

— Буль-буль, — сказал Водяной, — бль…

Иван-Царевич отодвинул свой стул, поднялся во весь рост и с шумом вынул из ножен короткий меч.

— Говори ясней, добрый человек, а не то огорчу до невозможности.

Вместо ответа бородач вынул из невидимого кармана маленький блокнотик и золотой «Пакер». На виду у изумленной публики он принялся что-то выводить размашистыми буквами на первой же чистой странице.

— Так и запишем, — бубнил он себе под нос, — нечисть лесная оскорбляла парламентера нехорошими словами и угрожала холодным оружием…

Все присутствовавшие в избе сотрудники заповедника «Курьи ножки» раскрыли рты. Чай был забыт и остыл, варенье растеклось по столу, сладкая плюшка выпала из рук Яги и приземлилась на полу возле башмака незваного гостя.

«Не ждали» называется.

Гость, закончив писать, сунул блокнотик обратно и, наконец, решил прояснить свои туманные намеки. Во взоре его появился робкий блеск номенклатурного превосходства.

— Итак, господа… кхм, товарищи,.. так будет вернее. Короче, супостаты, вам велено передать, что вы должны выметаться отсюда в недельный срок, ибо в этом живописном месте будет открыт другой заповедник.

Гробовое молчание в ответ. Иван-Царевич зачехлил меч, Яга икнула, а Водяной Петруша даже перестал булькать.

— Чаво? — спросил осторожно Федяка.

— Ничаво! Другой заповедник будет, говорю! — Бородач поднялся с лавки и начал по-хозяйски осматривать помещение. Номенклатурное превосходство в его глазах уже не маскировалось и сверкало всеми цветами радуги. — Здесь мы разместим сторожа. На большее твоя халупа, бабуся, не годится.